Вне времени - стр. 28
Когда казалось, что невесомое тело Доротеи может вот-вот сломаться под углом забвения, Марк становился столь же невесомым. Они оба становились воздухом, дыханием, которое наполняло комнату. Дыханием одного существа. Марк делал так, чтобы ткань, сколь бы мягкой и нежной она ни была, не касалась кожи Доры. Не было жёстких, грубых соприкосновений. Марк никогда не забывался, во всяком случае, не забывался один – иногда их накрывала особая волна, уносившая их сознание далеко за пределы этой комнаты, в их старое поместье, в тёплые летние ночи, когда настежь были открыты окна, и обнажённую кожу ласкал ночной ветер, когда они наблюдали за звёздами, наслаждаясь едва ощутимым жаром друг друга.
Когда их отпускало, Марк в забвении и с благодарностью целовал её кожу и её ноги, иногда не в силах остановиться. Он знал, что они прокляты, что им подобные не могут верить – но он её боготворил. Для него самым страшным было причинить ей боль, и если иногда он во время этих поцелуев замечал едва видимое потемнение или покраснение на теле Доры, он безумно корил себя, проклинал, молил о прощении. Доротея лишь улыбалась своей спокойной, увы, столь взрослой, полной взрослой осознанности улыбкой.
– Спасибо, – шепнула она, гладя голову Марка, лежавшую у неё на животе. – Я так привыкла к твоему телу. За столько лет… Когда мы впервые случайно замечтались и остались вдвоём, когда пришло время усыпать…
– …наши родители были счастливы, – с улыбкой сказал Марк. – Они поняли, что их дети выросли.
– Сколько нам было?
– Я не помню… Мне было так страшно тогда. А ты… твоя храбрость, её хватило на нас двоих. Ты такая сильная, Дора. Что я без тебя?
– А я?
Они не любили проявлять свои чувства в чьём-то обществе, и в подобной непринуждённой сдержанности была вся их любовь – ей не нужно было ярких порывов. Поэтому многие думали, что они брат и сестра. Но в этом мирке, в котором они запирались вдвоём, атмосфера была пропитана лоскутами их чувств.
Доротея подняла взгляд к пологу, Марк уловил этот взгляд, сел, чуть отодвинул ткань и взял с прикроватного столика резную чёрную рамку, без картины или фотографии. Дора взяла рамку из его рук, коснувшись пальцами пустого стекла, улыбнувшись.
– Тогда мы разговаривали всё утро. Тогда ты впервые сказал, что любишь меня, как свою жену. Мы говорили о будущем. О далёких странах. О звёздах. О детях. Тогда я ещё не знала, что моё тело…
– Я не подвергну тебя этому риску, Дора, – быстро сказал Марк. Дора не отозвалась, он смотрела куда-то поверх рамки.
– Но наши родители в этом видели нашу миссию. Наше искупление. На нас замыкается два наших рода… После нас ничего не останется – и всё исчезнет навсегда.