Властелин пустоты - стр. 27
То, что в голове Леона прочно поселился низкий одуряющий гул, не пугало – к этому он привык. Пугали запретные мысли, изредка проскакивающие сквозь завесу гула. Побить Хлою? Давно пора, честно говоря. Научить уважать мужчину, пусть он и менее ценен, нежели женщина. Но тогда придется уходить из деревни, Хранительница на этот счет строга. Осудят общим сходом – и уйдешь, никуда не денешься, станешь изгоем и, хоть не пропадешь с голоду и рано или поздно найдешь деревню, готовую тебя принять, Филису уже никогда не увидишь.
Еще того хуже – убить… Леон весь вспотел от этой мысли. Он прекрасно помнил облаву, случившуюся несколько лет назад, сам в ней участвовал – убийцу из какой-то отдаленной деревни, человека агрессивного, явно больного, и, по убеждению лекарей-шептунов, больного неизлечимо, много дней гнали по лесу, пытаясь оттеснить в болота и в конце концов загнали в горы, к яйцеедам. Те хорошо помогали – лишь благодаря их умению ползать по скалам всего только трое охотников из облавы сорвалось с круч, а могло быть много больше. В конце концов убийцу удалось загнать на скальную стену над пропастью; он был сильный человек, этот убийца, – висел на крошечных выступах день, другой и лишь на третий разжал руки…
Случай был редчайшим и всколыхнул всю округу. Бабки и прабабки не могли припомнить такого, – человек не должен убивать человека! Тогда, во время безумной гонки по горам, убийца не раз и не два невольно подставлял себя под выстрелы духовых трубок. Потея, Леон пугался. Разгоряченный погоней, он один раз чуть было не плюнул отравленной стрелкой в бугристую, напружиненную спину, мелькнувшую меж валунов. Чуть-чуть он сам не стал убийцей. Если бы преследуемый не оглянулся в тот момент – стал бы. И был бы отдан шептунам для излечения. Ужасала мысль: наверно, он всё же не такой, как все…
Излечившись – убил бы себя сам. Уколол бы шею стрелкой. Человек и без того слишком часто умирает раньше желаемого срока, чтобы допустить самую мысль о смерти от человеческих рук. Бывает, неосторожного охотника убивает дракон, но дракон – он дракон и есть, его едят, и он вправе не соглашаться с этим. Человек не дракон. Убийца человека – сам не человек и не должен жить.
Полицейских было двое. Одного из них Леон узнал сразу – им оказался Брюхоногий Полидевк, в прошлом лучший стрелок и гордость деревни, когда-то обучивший Леона своему искусству, неизменный победитель стрелковых состязаний, но охотник все же неважный и шептун никакой. Покрытая затейливой резьбой желтоватая кость, торчавшая у него от левого плеча до локтя, свидетельствовала о непредвиденной встрече с драконом, чем и окончилась охотничья карьера Полидевка, тогда еще не Брюхоногого. Настоящий охотник умеет ходить по лесу и спящего дракона чует за версту. Что бы там ни говорили, а дракон – чудище по преимуществу травоядное, ну разве что иногда слизнет с ветки задремавшую птицу-свинью, так что Полидевк остался жив, потеряв руку лишь по собственной неосмотрительности. С тех пор он перестал ходить в лес, отрастил колыхающееся чрево, став похожим на неплотно набитый мешок на толстых ногах, сделался лучшим в округе, хотя и единственным, резчиком по собственной кости и вскоре перешел на спокойную работу полицейского. О Брюхоногом Полидевке было известно, что он большой любитель Тихой Радости и терпеть не может, когда его называют просто Брюхоногом. Второй полицейский имел унылый вислый нос, был высок, тощ, сутул и откликался на имя Адонис.