Властелин моих ночей - стр. 18
Как бы нам ни затыкали рты, все знают: нас, отверженных, становится все больше. Ширятся территории, где происходит захоронение отработанного ядерного топлива. И стена, что отгораживает запретный город от остального мира, расширяется с каждым годом. Ее переносят понемногу, на несколько сантиметров, с помощью передовых технологий. Почти незаметно для человеческого глаза, но запретный город, словно моровая язва, разрастается. Понемногу, но неуклонно поедает другой, чистый от всяческой скверны мир.
Еще раз смотрю на портрет и все отчетливее понимаю: не ненавижу – завидую. Жгучей, просто-таки черной завистью. Эти люди, Говард и Луиза, видели другой мир. Они жили другой жизнью, верили в светлое будущее. Они могли все изменить, но не сделали этого.
«До тебя, Говард, мне как до звезды, – произношу мысленно. – Но до праправнука твоего я доберусь. Непременно».
Добраться до Энтони удается только вечером следующего дня. После ужина его отправили на обход спален. Вместе с ним отправили врачиху Эльзу – старую и глухую как пробка. Можно сказать, мне жутко повезло.
Притворяюсь, будто помогаю перестилать постель. Хотя, как по мне, одна белая простынь не отличается от другой, к чему менять их каждый день? Нас тут в такой чистоте содержат, будто это поможет обелить нас в глазах общества. Но это вряд ли получится. Да и разве можно винить нас в том, какие мы есть? Скорее, мы сами жертвы.
Правда, до этого никому нет дела. То, что вычеркнуто из памяти, не доставляет неудобства и не приносит раскаяния.
– Пс… Энтони! – окликиваю парня, – разговор есть.
Он недобро косится на Эльзу, придвигается плотнее, чтобы старая чертовка не прочла разговор по нашим губам.
– Тофько быфтро, – произносит он, жутко картавя. – Чаво надо?
– Свободы, – бормочу я. – У меня есть таблетки. Много.
Он хмурится и смотрит на меня так, словно увидал призрака. Его белесые кустистые брови ползут на покатый лоб.
– Футиш? – переспрашивает Энтони, щербато лыбясь.
Я не сразу поняла, о чем он. Послышалось: кукишь. В принципе, подобной реакции я и ожидала.
– Футка такая? – снова спрашивает Энтони, немного посерьезней.
– Не-а, – догоняю наконец, о чем он. – Я серьезна как никогда. Мне нужно выйти из «Лазурита», чем быстрее, тем лучше.
Пока пронырливые докторишки не поняли, что память моя стерта не полностью. Прознают – лишат последних крох прошлого, так тщательно собираемых мной по отрывкам из снов и внутренним ощущениям.
Энтони чешет затылок, на его простоватом лице отображается работа мысли. Лоб его морщится, становясь похожим на причудливые рисунки на прибрежном песке, оставленном волнами.