Власть полынная - стр. 17
Иван с Санькой шли по Новгороду, а дьяк за ними увязался, не переставая пояснять, где и чем славится город. Неожиданно Иван Молодой остановился: за высоким забором с коваными, чуть распахнутыми воротами высились просторные двухъярусные хоромы. Кровля серебром отливала, а верхние стекольчатые оконца самоцветами искрились. Не успел князь спросить, чей терем, как дьяк Фёдор пояснил:
– Хоромы боярыни Марфы Борецкой. Муж ейный в прежние лета посадником новгородским был. Так за ней и укоренилось – Марфа-посадница. Ненавистью к Москве Марфа пышет… А уж богата сказочно. По всему Новгороду богаче бабы не сыскать. Амбары её не токмо в Новгороде, по всему краю северному, в Усть-Онеге и Поморье, сольницы её и рыбные ловища, почитай, по всем рекам и озёрам. До святой обители, что на островах Соловецких, добралась. Рукастая баба… Спит и зрит себя под Казимиром литовским…
В боярские хоромы вбежал, запыхавшись, дворецкий Марфы:
– Матушка, там у ворот московиты торчат, по всему видно, княжич молодой!
Боярыня выкатила глаза, не сказала – рыкнула:
– Почто медлишь? Вели ворота закрыть на засов да псов с цепи спусти! Чтоб и духом московским здесь не воняло! – И уже тише проворчала: – Гляди-кось, волк волчонка на Новгород напустил…
Минул месяц, как живёт в Новгороде молодой князь Иван, со многими жителями встречался, на торгу побывал и у стражников, какие с городских стен покой горожан стерегут, чтоб, упаси Бог, неприятель не мог в Новгород ворваться.
Заходил и к уличанским старостам Гончарного конца, Кузнецкого, Плотницкого. Нет, никто из мастеровых ни слова против Москвы не вымолвил.
Удивлялся великий князь: отчего государь молвил на Думе, что Новгород к Литве тянется?
Однако дьяк, побывавший у бояр, был иного мнения. Бояре сказывали, что Москва далеко, а Литва и Ганза поближе. Да и торг с западными городами – дело прибыльное…
После праздника Преображения Господня решило московское посольство домой ворочаться. Зазвал новгородский посадник Иван Лукинич к себе великого князя и дьяка Фёдора, чтоб вручить грамоту московскому великому князю Ивану Третьему.
Передавая грамоту, посадник плакался на нищету Новгорода, что государю Московскому Ивану Васильевичу и поминок[11] послать не может: пуста казна. А уж честь свою Новгород бережёт и дружбу с Москвой чтит.
Великий князь Иван посадника слушал молча, а дьяк хмурился, наконец вставил:
– О дружбе с Москвой речь ведёшь, Иван Лукинич, а я слышал, вы с Литвой сноситесь. Эвон, к боярыне Марфе Исааковне нонешней весной от короля Казимира посредник приезжал. А как-то на паперти посадница поносила великого князя Ивана Молодого. Так ли?