Владимир Высоцкий: Я, конечно, вернусь… - стр. 113
6 марта на Таганке «зарубили» «Живого», где Высоцкий играл роль Мотякова. Палачом выступила сама министр культуры Екатерина Фурцева. Вот как описывает происходящее Ю. Любимов: «На прогоне не позволили присутствовать ни художнику Давиду Боровскому, ни композитору Эдисону Денисову. Случайно пробрался Вознесенский. Сидел заместитель министра Владыкин, еще кто-то. Был еще молодой чиновник Чаусов. И сидела уважаемая Екатерина Алексеевна…
После последней сцены первого акта, когда артист Джабраилов в роли ангела пролетал над Кузькиным, Фурцева прервала прогон. Джабраилов был в мятом, рваном трико (это, конечно, было сделано сознательно). Он летел через деревню Рудки и останавливался над Кузькиным, который рассматривал вещи, присланные приодеть его голодных и холодных ребятишек. Кузькин комментировал, увидев фуражки: «А это уже ни к чему. По весне-то можно и без них обойтись. Лучше бы шапки положили». А ангел ему так говорил, посыпая его манной небесной из банки, на которой было написано: «Манна», ну манка, крупа: «Зажрался ты, Федор. Нехорошо». И тут, значит, Екатерина Алексеевна хлопнула ручкой и сказала: «Есть здесь партийная организация?» Встал бледный, белый Глаголин. Она посмотрела и говорит: «Ясно! Нет партийной организации! Сядьте! Артист, вы там, эй, вы там, артист!» Высунулся Джабраилов. Она ему: «И вам не стыдно участвовать во всем этом безобразии?!» Тот маленький, клочки волос торчат, и он испуганно отвечает: «Нет, не стыдно». «Вот видите, – обратилась она ко мне, – до чего вы всех довели». Потом поэт Вознесенский пытался что-то сказать: Екатерина Алексеевна, все мы как художники…» Она ему: «Да сядьте вы, ваша позиция давно всем ясна! И вообще, как вы сюда пробрались? Одна это все компания. Ясно. Что это такое нам показывают! Это же ведь иностранцам никуда даже ездить не надо, а просто прийти сюда (а они любят сюда приходить) и посмотреть, вот они все увидят. Не надо ездить по стране. Здесь все показано. Можно сразу писать». Она очень разволновалась…
Потом выступил автор повести Борис Можаев, который вмазал им целую речугу. Екатерина Алексеевна очухалась и сказала: «Ладно, с вами тоже все ясно, садитесь». И тогда она обернулась ко мне: «Что вы можете сказать на все это? Вы что думаете: подняли „Новый мир“ на березу и хотите далеко с ним ушагать?» А я не подумал, и у меня с языка сорвалось: «А вы что думаете, с вашим „Октябрем“ далеко уйдете?» И тут она замкнулась. Она не поняла, что я имел в виду журнал «Октябрь», руководимый Кочетовым. Потому что тогда было такое противостояние: «Новый мир» Твардовского – и «Октябрь» Кочетова. А у нее сработало, что это я про Октябрьскую революцию сказал. И она сорвалась с места: «Ах, вы так… Я сейчас же еду к Генеральному секретарю и буду с ним разговаривать о вашем поведении. Это что такое… это до чего мы дошли…» И побежала… С ее плеч упало красивое большое каракулевое манто. Кто-то подхватил его, и они исчезли…