Владетель Ниффльхейма - стр. 44
– На тебя хватит.
– Ой ли… слаба земля стала. Больна. Отравлена, а то и вовсе мертвая. А ну как позовешь ее, а она не услышит? Что делать будешь? Может, не воевать тебе надобно, а прятаться? Сидеть смирно в кургане своем да хранить то последнее, что еще жизнь дает? Тогда, глядишь, и не заметят, и не отберут…
Он вырвал скорлупу из лапы Курганника и раздавил. Сквозь пальцы посыпалась та же ледянистая труха. И бубен закричал, вынуждая сосны кланятся, выкручивая ветви, ломая стволы. Земля покрывалась грязевыми нарывами. Трескалась. Молила о пощаде.
– Тебя мне бояться, младшенький?
– А хоть бы и меня.
Зашипели, закивали собольи головы:
– Ты старый… старый…
– Такой старый, что и не упомнить уже, – согласился Варг с соболями, слизывая труху с пальцев.
– Врешь, Безымянный. Врешь, Беззаконный. Ой и врешь. Помнишь. А то и я напомню.
Когтистые пальцы сомкнулись на запястье Варга, дернули в жирную землю. И выпал бубен из онемевших пальцев, а рот, готовый изречь не то заклятье, не то крик, залепило грязью. Потекла она по трахее, разлилась по бронхам, забила сырой глиной легкие и оттуда уже отравила жизнью каждую клетку.
Горел Варг. Кричал. Но крепкие сосновые корни оплели руки и ноги, сковали грудь и проросли внутрь, в землю. С соком древесным память входила в немертвое тело.
И была она горька.
Видел Варг, как плясала простоволосая женщина на прибрежных камнях, море кляла и ветры звала. Ласкали ее ледяные руки, и она отзывалась на ласку хрипом. Беспамятной, замерзшей до синевы нашли ее. Женщина плакала, клялась, что видела бога.
Не верили: не было в тех землях богов, одни лишь волки.
– Волчья невеста, – шептали ей в спину. И мальчишки кидались сухим козьим навозом.
А она улыбалась лишь: верила памяти.
Видел Варг и то, как появился он на свет в грозовую ночь. Как взяла его повитуха на руки и поднесла к огню, как упал и отполз огонь, страшась младенца.
– Беда будет, – сказала ведьма лесная. – Волчье дитя.
Была беда. Пришла с весною лютой, мокрой. Гнили снега под слабым солнцем, поили скудно реки, не отпускали землю, а то и, вдруг опомнившись, сковывали снежными панцирями.
Голод шел. Пританцовывал. Тряс дырявыми шкурами, костями звенел, дань собирая.
Выли волки, кружась у деревни.
Выли люди, людей теряя. И страх позабыв, рубили мертвецов и трэлей-рабов, кидали в котлы, наесться силясь. Не наедались, только безумели.
Тогда-то и вынесли его к старому молнией меченому валуну, уже помнящего, уже понимающего, но еще беспомощного. Бросили. Сбежали. Молились богам, но разве было тем дело до людей?
Да и какие боги на Волчьем камне?