Витражи. Лучшие писатели Хорватии в одной книге - стр. 13
– Совсем никому? А мне кажется!
– Но тебя там не было!
– Был, когда вы мне это рассказывали.
– Но это не так. И бедняга Густав Малер действительно со временем стал самым настоящим мучеником. Чтобы получить место оперного дирижера в Любляне, ему пришлось креститься. Ему, еврею, пришлось уверовать в Христово воскресение. А евреям нелегко в это поверить.
– Почему нелегко?
– Потому что они евреи.
– И из-за этого они несчастны?
– Да, из-за этого они несчастны.
– И поэтому Густав Малер был несчастным?
– Нет, – начал сердиться пан Хенрик. – Густав Малер был несчастным по некоторым другим, своим причинам, а не потому что был евреем.
– А какие это причины?
И вот так, кто знает в который раз, между учителем и учеником повторялся один и тот же разговор, в котором оба вели себя так, будто говорят об этом впервые. Давид – потому что был мальчиком, пан Хенрик – по привычке.
Цыган с лимонадом давно ушел, состав со скрипом начал движение, по перрону с двумя чемоданами в руках бежал господин в костюме для парадных выходов, он опаздывал на поезд и был смешон, и Давид над ним смеялся, надеясь, что он заметит его смех.
Они никогда больше не увидятся, но у них было нечто общее. Если господин его все-таки видел, то понял, что Давид смеется над тем, что он не больно умен. Брось он два тяжелых чемодана, догнать поезд, который еще только набирал скорость, было бы легко. Если же чемоданы были для него настолько важными, что он считал их важнее поездки, то тогда нечего было пускаться в путешествие, и вся эта история теряла смысл.
Хорошо бы господин увидел его смех. Да, это было бы хорошо, хотя о Давиде он ничего не знает, и они никогда больше не встретятся.
Тут он подумал, что следовало бы рассказать отцу и пану Хенрику о произошедшем и о том, почему он смеялся, но, поняв, насколько это оказалось бы трудно, тут же отказался от этого. Они не замечали бесконечной смены картин, мелькавших за окном несущегося поезда. Насмотрелись на такое, ведь в отличие от Давида они постоянно передвигались, ездили по железной дороге, ходили, бегали, и их глаза привыкли к чередованию картин, а мысли и воспоминания были переполнены множеством событий.
Тот человек в выходном костюме, который с двумя большими, тяжелыми чемоданами в руках тщетно пытался догнать поезд и который легко догнал бы его, стоило ему выпустить чемоданы из рук, не показался бы им необычным и важным. Они ни на минуту не задумались бы о нем.
Перед Загребом поезд сбавил ход и потом долго, медленно катил через пригороды с маленькими домиками, в каждом одно окно, дверь и печная труба, и еще сад, разлинованный, как нотная тетрадь, узкими, прямыми грядками овощей. Мир, нарисованный с помощью линейки, треугольника и циркуля.