Вишневый сад и другие пьесы. Том 5 - стр. 15

Время разных персонажей имеет разную природу. Оно измеряется минутами, месяцами, годами, т. е. имеет разные точки отсчета. Время Фирса почти баснословно, оно все – в прошлом и, кажется, не имеет очертаний: «живу давно». Лопахин мыслит сегодняшней точностью часов и минут. Время Трофимова – в будущем, но оно столь же широко и неопределенно, как и прошлое Фирса.

Оказываясь победителями или побежденными во внешнем сюжете, герои чеховской драмы в равной степени останавливаются перед феноменом времени, вдруг – поверх социальных и психологических различий – совпадают в глубинном мироощущении. В самые, казалось бы, неподходящие моменты, посреди бытовых разговоров, случайных реплик и фраз разные герои проборматывают слова о непостижимом феномене жизни. Эти слова – «простые как мычание», в них нет ничего мудреного, никакой особой «философии времени», если подходить к ним с требованиями объективной, драматической логики. Но в них есть другое – глубокая правда лирического состояния, подобная тоже простым пушкинским строчкам:

(Какая, кажется, и здесь философия?)

«Да, время идет», – вздохнет в начале первого действия Лопахин, на что Гаев откликнется высокомернобеспомощным «кого?». Но репликой раньше он сам, в сущности, говорил о том же: «Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно…»

Чуть позже старый Фирс скажет о старом способе сушения вишен и в ответ на реплику Раневской: «А где же теперь этот способ?» – тоже вздохнет: «Забыли. Никто не помнит». И кажется, что речь здесь идет не только о вишне, но и о забытом умении жить.

Во втором действии посреди спора о будущем сада Раневская произносит после паузы: «Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом». И это опять реплика скорее не внешнего, а внутреннего сюжета, продолжение того же общего размышления о времени.

В конце второго действия лихорадочные монологи о будущем декламирует Петя Трофимов.

В третьем действии, даже в высший момент торжества, у Лопахина вдруг вырвется: «О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь».

И в четвертом действии он подумает о том же: «Мы друг перед другом нос дерем, а жизнь знай себе проходит». Потом эта мысль мелькнет в голове Симеонова-Пищика: «…Ничего… Всему на этом свете бывает конец…» Потом прозвучат бодрые реплики Трофимова и Ани о новой жизни, прощальные слова Раневской и ключевая, итоговая фраза Фирса: «Жизнь-то прошла, словно и не жил…»