Винтики эпохи. Невыдуманные истории - стр. 36
– Вот, скоро рожу.
– Да ладно – чего уж! Вырастет! – Смахнув слёзы, Маля застенчиво усмехнулась, словно беременная мать была ей не в диковинку.
Вышагивала рядом – вспоминала… удивлялась, что не ощущает той, почти внутриутробной связи, когда они зимней ночью, обессиленные, покидали барак. Уходили в никуда, надеясь найти какую-никакую еду. Тогда присутствие матери вселяло надежду и силу. Сейчас силы перераспределились: в её плече нуждалась мать.
А Маргарита вспоминала холодный весенний вечер, когда её, изголодавшуюся и растерявшую детей, пригласила в кабинет заведующая детским домом.
– Привезли девочку с вашей фамилией. Может, дочь ваша?
Взгляд Маргариты на какое-то время сделался безумным, затем она издала звук, похожий на стон, в глазах выступили слёзы. Словно немая, сдвинулась, открыла дверь, и – истошный крик «Ма-ама!» прорезал коридор детдома. Лиля со всех ног бросилась к ней. Склонясь над нею, Маргарита не переставала гладить и вжимать её в себя, словно хотела спрятать. Вокруг плакали.
Время всё ещё оставалось тревожным, во всю процветали доносы. Маргарита была в розыске, и заведующая сделала то, что должна была сделать, – сообщила в милицию о беглой уборщице. «Чёрный ворон» не заставил себя ждать. Маргарита умоляла оставить в детдоме хотя бы дочь. Лилю оставили, а её самоё отправили в колхоз на спецпоселение.
Найдя друг друга, Маргарита и Маля первым делом сели за письмо с просьбой о воссоединении семьи. И вскоре к ним в общежитие привезли из детдома Лилю. Общая кухня, печное отопление, колонка во дворе… не так уж и плохо, но в комнате, похожей на могилу, после родов Маргариты стало тесно, и Амалия написала заявление на расширение.
Через год им выделили две комнаты в восьмиквартирном доме, в котором жили когда-то немецкие военнопленные. Кормилица семьи, Амалия работала теперь в строительно-монтажном управлении (СМУ) – выполняла тяжёлую неженскую работу: под турбины и локомотивы вместе с мужчинами бетонировала котлованы для электростанций.
Семья увеличивалась, денег не хватало. Маля ломала голову, где найти более оплачиваемую работу. В карьере, где открытым способом добывали фосфориты, узкоколейке требовался кочегар, и Маля пошла в кочегары. Грязная работа оплачивалась прогрессивно-премиально – окладов, не стимулировавших качество труда, в те годы ещё не было.
Наступала весна. В канун Первомая стояла она в дверях клуба и высматривала свободное место.
– Ама-алия! Ма-аля! Иди к нам! – услыхала она своё имя.
Ба-а, Катя Готзелих! Родная душа в этом Богом забытом крае! Торжественный доклад, обязательный для каждого праздника, они не слушали: говорили о родственниках и общих знакомых – концерт смотрели в полглаза. Катю, что в последнее время жила у тёти, по прозвищу «соловейка», привезли, как и Малю, под конвоем. Катину тётю Маля помнила хорошо: не раз носила менять ей вещи в соседнюю Сухаборку.