Вино из Атлантиды. Фантазии, кошмары и миражи - стр. 19
Когда я пробудился, ясные, точно расплавленное золото, потоки солнечного света изливались на меня из окна. Гроза прошла без следа, и на бледно-голубых октябрьских небесах не было ни намека на облачко. Я бросился к окну и увидел осенний лес и поля, блестевшие после дождя. Поистине изумительный пейзаж дышал той безмятежностью, которую оценить по достоинству способен лишь тот, кто, подобно мне, долгое время прожил в городских стенах, в окружении высоких зданий вместо деревьев, и вынужден ходить по булыжной мостовой вместо мягкой травы. Но каким бы чарующим ни казалось представшее моим глазам зрелище, оно удержало мой взгляд лишь на краткий миг, а потом я увидел возвышавшийся над верхушками деревьев холм, до которого от аббатства было не больше мили. На вершине темнели руины старого замка, и в стенах и башнях его явственно царили разруха и запустение. Развалины неодолимо притягивали мой взгляд и обладали неизъяснимой романтической прелестью, которая казалась столь естественной и неотъемлемой частью пейзажа, что я ни на миг даже не задумался и не удивился. Я не мог отвести от него глаз; застыв у окна и позабыв о времени, я пристально изучал каждую черточку полуразрушенных башен и бастионов. В форме, пропорциях и расположении громады замка сквозила какая-то неуловимая притягательность – притягательность, схожая с тем воздействием, какое оказывает на нас нежная мелодия, строфа любимого стихотворения или черты дорогого нам лица. Глядя на остатки этих древних стен, я погрузился в мечты, что впоследствии не сохранились у меня в памяти, но оставили после себя то же самое мучительное и невыразимое наслаждение, какое порой вызывают смутные ночные грезы.
К действительности меня возвратил негромкий стук в дверь, и я спохватился, что до сих пор не одет. Пришел настоятель: узнать, как я провел ночь, и сказать, что мне подадут завтрак, когда бы я ни захотел выйти. Я отчего-то немного смутился, даже устыдился оттого, что меня застали врасплох за грезами наяву, и, хотя в том не было никакой необходимости, извинился перед преподобным Илларионом за свою нерасторопность. Тот, как мне показалось, бросил на меня проницательный пытливый взгляд и быстро отвел глаза, с радушной любезностью хорошего хозяина ответив, что мне не за что извиняться.
Позавтракав, я с многочисленными выражениями признательности за гостеприимство сообщил Иллариону, что мне пора продолжить свое путешествие. Однако тот столь неподдельно огорчился, услышав про мой скорый отъезд, и так настойчиво уговаривал меня задержаться в аббатстве хотя бы еще на денек, что я согласился остаться. По правде говоря, меня не нужно было долго упрашивать, ибо, помимо того что я испытывал подлинную симпатию к Иллариону, моим воображением всецело завладела тайна запретной рукописи. К тому же для юноши, обладающего тягой к познанию, доступ к богатейшей монастырской библиотеке был редкой роскошью, бесценной возможностью, какую не следовало упускать.