Вино из Атлантиды. Фантазии, кошмары и миражи - стр. 128
Передо мной раскинулась местность, неотличимая от той, которую я уже видел. Едва верилось, что насыпи, мерзкая жижа и пыль, жуткие булыжники – не те же самые, мимо которых я уже проходил. На ходу я достал наручные часы, собираясь засечь время, но стрелки остановились в тот самый миг, когда я переместился из своей лаборатории в неизвестное пространство, и, как я их ни заводил, часы отказывались идти.
Преодолев огромную, по моим ощущениям, дистанцию и, к своему изумлению, не испытав ни малейшей усталости, я в конце концов снова вернулся к трупу, от которого хотел отдалиться. Мне кажется, тогда меня ненадолго охватило настоящее безумие…
Теперь, по прошествии некоторого времени (или целой вечности – измерить я не в состоянии), я пишу обо всем, что со мной приключилось, в своей записной книжке. Делаю я это, сидя возле трупа Эдгара Хэлпина, от которого так и не смог уйти: раз десять я пытался отправиться в ту или иную сторону по равнине в тусклом свете, но всегда после определенного промежутка возвращался к Хэлпину. Тело не разлагается, кровь все так же льется. По всей видимости, время, как мы его понимаем, в этом мире практически не существует или же его течение сильно нарушено. Нет здесь и всего того, что сопутствует этому течению, а само пространство изгибается так, что я постоянно прихожу в одну и ту же точку. Действия, которые я совершаю осознанно, можно счесть некоторым подобием последовательности, но в остальном время целиком или почти целиком застыло. Я не ощущаю ни физической усталости, ни голода, но ужас ситуации, в которой я оказался, невозможно описать человеческим языком, и в самом Аду вряд ли сумели бы измыслить подходящее для него название.
Закончив свою повесть, я с помощью инфракрасного диска отправлю записную книжку в наше измерение. Необъяснимая тяга исповедаться в своем преступлении и рассказать другим о постигшем меня несчастье подвигла меня на то, что, как я думал, я сделать не способен из-за своей чрезвычайной нелюдимости и скрытности. К тому же эта писанина помогает мне занять себя, дарует хотя бы временное облегчение от жутчайшего безумия, которое скоро целиком овладеет мною, и позволяет отвлечься от бесконечного серого лимба, куда я собственноручно заточил себя, и от нетленного трупа моей жертвы.
Одержимый злом
Старый дом Ларкомов был почтенной, впечатляющих размеров усадьбой, стоявшей среди кипарисов и дубов на холме за обернским Чайнатауном, в том районе, где некогда селилась местная аристократия. Во времена, о которых пойдет рассказ, дом пустовал уже несколько лет и мало-помалу обзаводился всеми признаками разрушения и запустения, что так скоро появляются в жилье, брошенном без присмотра. У дома была трагическая история; считалось, что там водятся привидения. Мне так и не удалось узнать подробнее, из первых рук, о призраках, которые там водились. Однако же усадьба, несомненно, обладала всеми задатками дома с привидениями. Первый ее владелец, судья Питер Ларком, был убит в семидесятые прямо у себя дома китайским поваром-маньяком; одна из дочерей судьи лишилась рассудка; еще двое членов семьи погибли в результате несчастных случаев. Никто из них не процветал: их история состояла из сплошных бед и несчастий.