Винляндия - стр. 28
– В натуре несчастный чувак, делов-то.
– Фигасебе. Такое да от тебя… – Заметив необычную улыбку Зойда, младенец откликнулся эхом:
– Такойда тебя!
Ракообразных они перенесли в лохани с водой в кэмпере, и Зойда уже вскоре качало и плескало обратно вниз по дороге. Лунопряника и Лотоса он заметил в заднем зеркальце – они провожали его взглядами за поворот, пока их не спрятали деревья.
Так, снова блядский Эктор. Зойд едва разминулся с ним в тот вечер, не объявившись в «Потерянном самородке», на своем обычном водопое, предпочтя вместо него кабинку в самой глуби «Парового ишака», почти что на старой Плазе Винляндии, в баре, уходившем корнями сильно в туманы прошлого века. Немного погодя туда сунулся Ван Метр, и они сидели, медленно омываясь «Удачным лагером», распустив нюни по стародавним временам.
– Образованная пися, – вздыхал Зойд, – даж’ не знаю, пчу, по кыкой такой причине я, должно быть, легкая мишень. Она была киношница, в Беркли училась, а я народу канавы копал, она чуть в натуре умом не тронулась, когда выяснила, что залетела.
Дело это давнее, старое как Прерия, которая сколько-то была темой дебатов. Френези поступали бесплатные советы и так, и сяк. Кто-то говорил ей, что это конец ее жизни как художника, как революционера, и понуждал ее сделать аборт, что обеспечить по тем дням было не так-то легко, если не ехать к югу от границы. А если желала оставаться на севере, нужно быть богатой и пройти комиссионные учения с гинекологами и мозгоправами. Иные же отмечали, что за оттяжный ей выпал шанс вырастить ребенка политически верным манером, хотя определения такового варьировались от чтения ребенку на ночь Троцкого до подмешивания в молочную смесь ЛСД.
– Но больно-то оттого, – продолжал Зойд, – до чего невинной я ее считал. Ебаный же дурак. Мне хотелось научить ее уму-разуму, в то же время оберечь от знания, до чего говенным все может стать. Вот я балбес.
– Ты винишь себя за те дела, в которые она впуталась?
– За то, что чересчур много чего не видел. Что считал, будто ей сойдет это с рук, думал, что мы их всех побьем.
– Н-да, тут ты проебал, – Ван Метр хорошенько себе похмыкав. Их дружба много лет отчасти покоилась на том, что каждый делал вид, будто насмехается над злосчастьем другого. Зойд посидел, кивая: Все верно, все верно. – Так дергался из-за Эктора, даже не знал, что жену твою пялит другой федеральный дядя, пока она совсем не пропала! Улет что надо, чувак!
– Ценю поддержку, старина, но я все равно тогда был рад не путаться на пути у Эктора, да ‘ще так, чтоб жопа в не слишком большую мясорубку попала. – Но понимал: как и все страдальцы Ящикоманы, он, должно быть, на самом деле думал, пока они с младенцем делали ноги, что на этом всё, кончилось, пора переходить к рекламе и роликам серии для будущей недели… Френези, может, и нет больше, но навсегда останется его любовь к Прерии, будет гореть ночничком, вечно поблизости, пусть хладная и тусклая, но зато всю ночь… И Эктор, в актерской своей буквальности и буротуфельной конформности, хоть в то же время и душевнобольной, никогда больше не обеспокоит его окружающей среды. Чертов дурень Зойд. Настолько сбрендил от тех мифических деньков высокой драмы, что позабыл: им с Прерией на самом деле запросто придется много лет жить и дальше, когда те завершатся.