Вилла мертвого доктора - стр. 25

Вот тогда и начала создаваться голливудская психология, которая триумфально шествует по миру и сегодня… А тогда только закладывались ее основы – но это как на стройке: здания еще нет, а каркас уже поднимается.

Джей Хонкин ни в коем случае не хотел, чтобы его возлюбленная участвовала во всей этой суматохе. Он ей прямо говорил: «Я тебя слишком люблю, чтобы ставить эту любовь под угрозу. Я не хочу тебя терять!» И ей это поначалу даже нравилось, потому что, чтобы оставаться с ней, он не ходил на самые фешенебельные приемы, пропускал встречи с сенаторами, президентами и другими тузами, – словом, это льстило ее самолюбию, тем более что Джею ничего имитировать не нужно было – он ее и вправду безумно любил.

Но почему я сказал, что ни из чего, слышите – ни из чего в этой жизни не следует делать фетиша? А вот поэтому и сказал. Фетишированная любовь Джея и Анжелики оказалась домом на песке.

Я уже сейчас и не знаю точно, как это началось, но, думаю, все было очень обычно. Красивой молодой женщине надоело оставаться в тени. Ну да, Джей уделял ей много внимания, но у Джея помимо нее была огромная жизнь – и съемки, и балы, и поездки на яхтах, и полночная охота с какими-то миллионерами… А у нее был Шеппард-Хауз, служанка и шофер, который мог в любой момент отвезти ее куда угодно, но только не туда, где был Джей, – об этом Анжелика знала точно.

Что? Да, вы правы – именно поэтому ей безумно хотелось туда, куда Джей закрыл ей вход – как он уверял, ради их прекрасной любви.

И вы уже понимаете, что ничем хорошим это закончиться не могло – и не закончилось.

Жизнь, конечно, умнее нас. И в жизни все было не так просто, как сейчас выглядит в моем пересказе. Но отца в свое время эта история очень затронула – поймете скоро, почему. С этого и начались всякие разговоры о «тайнах Шеппард-Хауза»…

Но тогда, в середине двадцатых, до этого было еще далеко, Джей купался в лучах славы, Анжелика – в море его любви, и ничто не предвещало краха.

А крах начался, как это нередко бывает, там, где его совершенно никто не ждал. Крах начался в Голливуде. Сейчас уже никто об этом не помнит, но где-то в конце двадцатых «великий немой» заговорил. Сначала робко, а потом все смелее на экран пошли звуковые фильмы. Для нас с вами это просто факт, и не более… Мы сейчас привычны к любым техническим усовершенствованиям, экранам любой формы, звуковым эффектам и прочему… А тогда, в годы, о которых я говорю, в кино произошла революция. И не только техническая – эта революция сменила власть – не в Голливуде, разумеется, – голливудская верхушка от этого переворота только окрепла. Сменилась власть актеров – потому что те, кому не было равных в немом кино, в звуковом, за редчайшими исключениями, просто не могли работать. Потому что речевые характеристики и вообще необходимость говорить на экране не были сильными сторонами этих, безусловно, талантливых людей.