Викторианки - стр. 7

. Примерно такой же смысл и у развернутой метафоры в одном из ее писем: «Ее творчество напоминает мне обнесенный высоким забором, тщательно обработанный сад с бордюром и изящными цветами, но в нем нет живого облика, нет открытого пространства, свежего воздуха, голубых холмов, ярких красок. Мне бы не хотелось жить с ее леди и джентльменами в их изысканных, но наглухо закрытых особняках»[7]. Почему-то не оценил по достоинству Остен и Теккерей, многое у нее почерпнувший.

Каким человеком она была? Одни находили ее кокеткой и болтушкой. Другие отмечали ее замкнутость, неразговорчивость. «Сидит за столом на званом обеде и помалкивает, – с некоторым неодобрением отозвалась о Джейн одна ее светская знакомая. – Как видно, обдумывает свои прелестные романы». Как выглядела? «Высокая и хрупкая, но не сутулая… – так описывает тридцатипятилетнюю Джейн ее племянница и, несмотря на разницу в возрасте, близкая подруга Анна Лефрой. – Цвет лица, какой бывает у темных шатенок. Кожа в веснушках, но гладкая, здоровый цвет лица, длинные вьющиеся волосы, очень красивые, не светлые и не темные, карие глаза, маленький нос правильной формы». «Довольно высокая и худая, – подтверждает Остен-Ли. – Здоровый румянец, круглые щеки, маленькие, хорошей формы нос и рот… Не так красива, как ее сестра, но по-своему прелестна». Судя же по портретам Джейн кисти Кассандры, прелестной ее назовешь вряд ли. Крепко сжатый, упрямый, волевой рот, пристальный взгляд… «Джейн вовсе не хороша и ужасно чопорна, не скажешь, что это девочка двенадцати лет… Джейн ломается и жеманничает», – пишет о своей кузине Филадельфия Остен[8]. «В жизни не видела другой такой хорошенькой вертушки, всецело занятой поисками мужа, как Джейн», – вспоминает некая миссис Митфорд, ее знакомая. «Никогда, ни утром, ни вечером, сколько помню, не видела ее без чепчика, – вспоминает Кэролайн, единокровная сестра Анны Лефрой. – Что ж, так принято у не очень молодых женщин». «Джейн превратилась в застывший, безмолвный перпендикуляр – образец счастливого безбрачия… В обществе на нее обращали не больше внимания, чем на кочергу или каминную решетку, – замечает другая ее приятельница, навестившая Джейн в 1815 году за два года до смерти, и добавляет: – Она так и осталась кочергой, но этой кочерги все боятся… острый язычок и проницательность, да притом еще себе на уме – это поистине страшно»[9]. По другим сведениям, Джейн даже незадолго до смерти вовсе не была «кочергой» или «каминной решеткой»; напротив того, она – права миссис Митфорд – была не синим чулком, а «хорошенькой вертушкой», любила наряды, балы, веселье, всегда, как и ее любимая героиня Элизабет Беннет, готова была шутить и смеяться – отмечали же современники ее «острый язычок и проницательность». Ее книги и письма, те немногие, что сохранились, полны описаний фасонов, шляпок, сведений о модных платьях и кавалерах; в шляпках и платьях, в отличие от кавалеров, она знала толк.