Викинг. Бог возмездия - стр. 64

Он подошел к восточному крылу отцовского дома, все еще сырому, чтобы разгореться по-настоящему, и слабой рукой, какой не помнил за всю свою жизнь, толкнул дверь. Внутри было заметно темнее, чем на улице, где вступил в свои права летний вечер, и Сигурд довольно долго стоял, не шевелясь, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полумраку. Здесь тоже повсюду лежали тела жителей деревни, рабов его родителей и даже гончих Харальда Вара и Вогга. Запах смерти, крови, мочи и выпущенных внутренностей мешался с дымом очага и резкой вонью тлеющей соломы на крыше. За гобеленами, отделявшими комнаты его родителей от зала, Сигурд нашел мать.

Гримхильду не изнасиловали – по крайней мере, Сигурд не обнаружил никаких следов в тусклом, наполненном сажей свете двух масляных ламп, продолжавших гореть, как будто это был самый обычный вечер. Но он понял, что она сражалась, когда увидел скрамасакс, глубоко вошедший в ее грудь, и узнал ручку в форме оленьих рогов, знакомую, как рука матери, – подарок отца.

Сигурд знал, что Гримхильда умела обращаться с скрамасаксом, и не сомневался, что она сражалась, точно волчица; его не удивило бы, если б ему сказали, что один из людей Рандвера вернулся домой, лишившись своего мужского достоинства, оскопленный и дико визжащий от боли. Или и того хуже.

Он опустился рядом с матерью на колени и закрыл уставившиеся в потолок глаза. Потом дрожащей рукой убрал со лба рассыпавшееся золото волос и поцеловал холодную, словно камень, кожу. Левую руку ей практически отрубили ниже локтя – видимо, когда она подняла ее, чтобы защититься от меча или скрамасакса. Сигурду стало стыдно, что он смотрит на мать в таком состоянии, с изуродованной плотью и торчащей белой костью, поэтому юноша оторвал кусок ткани от подола юбки, забинтовал рану, и теперь рука выглядела целой.

Потом Сигурд наклонился и прошептал ей на ухо, что ему очень жаль, и он отдал бы все за шанс сразиться за нее.

– Мне следовало тебя защитить, мама, – сказал он, как будто ее дух мог услышать слова, произнесенные на ухо, хотя тело умерло и уже остыло.

Стерев слезы и чужую кровь с лица, Сигурд ухватился за рукоять в форме оленьих рогов, пробормотал молитву, обращенную к Тору, чтобы тот дал ему смелости, сделал глубокий вдох и вытащил клинок из тела матери. Тот вышел легко, и, когда Сигурд увидел блестевший от крови нож, он задохнулся и несколько мгновений не мог дышать – так крючок запутывается в водорослях, и его становится невозможно вытащить.

Вдоль лезвия он увидел зазубрины, которых раньше не было, – четыре, толщиной с ноготь. Эти отметины могли быть рунами, рассказывающими о мужестве Гримхильды во время ее последней схватки с врагом, и Сигурд вдруг почувствовал, что сердце готово разорваться у него в груди от наполнившей его гордости, приправленной горечью. И тут он увидел крошечный предмет, который заметил по чистому везению, – гораздо более ценный, чем сундук, наполненный серебром. Сигурд прихватил его между большим и указательным пальцами, потом вытер рукавом рубахи и обнаружил, что шерсть под кровью имеет густой зеленый цвет, точно лист падуба.