Вестник погибели - стр. 22

не оставят нас в покое. Не требуйте объяснений – пока я не готова. Для этого ещё будет время. Сейчас я начинаю своё путешествие, с верой, что ничто не помешает мне достичь цели и вернуться, сохранить трезвость и не расплескать суть. Мне понадобится такая степень сосредоточенности, на которую обычные люди не способны. Здесь, в палате, я обрела этот дар, и теперь не имею права отступить.

Ариман поставил воспроизведение на паузу:

– Так вот почему она всё это время молчит! Она в буквальном смысле не здесь, а в какой-то медитации!

– Брат, быстро включи!

– Ладно, ладно…

Бастет на записи продолжила:

– Возможно, моё поведение и состояние покажется вам странным. Уверена, вы сможете с этим справиться. Рассчитываю, что некоторая отстранённость, которая будет проявляться внешне, обратима. Жизненно важно, чтобы меня воспринимали, как овощ. Только так они могут решить, что я не представляю угрозы, и, возможно, оставят попытки меня устранить. А папа не проболтается. Правда же, пап?

– Обещаю, доченька. Хоть мне и будет трудно.

– Вот и славно. Во мне родилось некоторое предчувствие – интуиция или квантовый расчёт, если угодно – что моя миссия закончится тогда, когда случится следующий большой кризис. Гораздо серьёзнее, чем те, через которые мы проходили раньше. Надеюсь, когда это произойдёт, я, как птичка в клювике, доставлю ответ, как нам справиться. До встречи, дорогие.

Освещение и обстановка в кадре поменялись. На этот раз в кадре был отец, который снимал сам себя. Он выглядел лет на десять моложе, чем когда она видела его в последний раз перед убийством, ещё без тёмных морщинистых дуг под глазами, седой лишь на четверть, а не на две трети. Он был в форме и шагал по ровному скалистому плато, покрытому правильной, словно искусственная кладка, сеткой трещин. За его спиной виднелись причудливо искорёженные силуэты низких деревьев на фоне серого неба. Сердце Нунции ёкнуло – она бывала в тех краях, где нашли человеческую ферму, и мгновенно узнала этот тревожный северный ландшафт. Отец навещал колыбель их рождения.

– Я решил, что неплохо бы подстраховаться, – сказал он. – Я вам не говорил, но… На меня было уже несколько покушений. Нас, пограничников, так просто не возьмёшь, ха! Но мне будет везти не всегда. Возможно, меня не станет раньше, чем Бастюша закончит. Тогда вам придётся присматривать за ней вместо меня.

Отец спрыгнул с возвышенности вниз и перевёл камеру на упакованный консервирующим гелем остов бункера, в котором располагалась когда-то их колыбель. Вход был разворочен.

– Они закончили начатое, – вздохнул он с горечью. – Уничтожили здесь всё, что о вас напоминало. А никому и дела нет, все забыли уже.