Вершитель судеб - стр. 8
Вот, зар-р-раза, подумал я. Наверняка ведь, какие-то бандитские разборки! И угораздило же меня в них впутаться…
Звонок настойчиво повторился. А потом кто-то осторожно постучал в дверь.
Несмотря на волнение, идиотизм ситуации едва не заставил меня расхохотаться. Конечно, если на звонок не открывают, надо постучать. Вот уж на стук-то им обязательно отопрут!..
Я посмотрел на дверь и моя глупая улыбочка, уже готовая было вылезти на рожу, растаяла без следа. Потому что с дверью творилось что-то странное. Выглядело это так, словно кто-то пытается вдавить её внутрь. Прошу заметить – дверь-то у меня хорошая, железная. Не фанера и уж, тем более, не листок бумаги. Но отчётливо было видно, как её поверхность начинает прогибаться под напором неведомой силы с лестничной площадки. Послышался слабый шелест трескающейся краски, тоскливый, леденящий душу стон металла. С громким, заставившим сильно вздрогнуть, звуком что-то лопнуло, между косяком и прогнувшейся дверью образовалась узенькая щель, в которую виднелось что-то непонятное, отвратительно-розоватое, настойчиво стремящееся пробраться сюда, в квартиру.
Я почувствовал, как на моей голове зашевелились волосы. Довольно часто я читал про то, как волосы на голове шевелятся от страха, но никогда не верил, что подобное действительно возможно. Особенно со мной – я ношу длинные патлы, стянутые на затылке в хвост. Не дань моде, и не попытка повыпендриваться или создать себе какой-то особый имидж. Просто так меньше тратишь времени на стрижку. Умелые парикмахеры мне попадаются нечасто (точнее сказать, никогда не попадаются), а после стараний тех, кто попадаются, я некоторое время чувствую себя не в своей тарелке. До тех пор, пока снова не обрасту. А потом опять нужно стричься. Вот я и отпустил себе волосы ниже плеч – дёшево и практично. И сейчас у меня было отчётливое ощущение, что голова моя начинает напоминать дикобраза в период гона.
И тут раненый гость сделал неожиданное движение всем телом, бросился вперёд, упал на левую руку, издав при этом громкий и полный боли крик, и принялся стрелять.
Он стрелял в дверь, и в толстом металле возникали большие отверстия. Словно кто-то пальцем протыкал тонко раскатанное тесто. Впрочем, слово «стрелял» не совсем точно передаёт происходившее: видно было, как палец человека раз за разом давит на спусковой крючок, но грохота выстрелов не было. Вместо них раздавалось какое-то тихое жужжание, негромкий хлопок и лёгкий гул воздуха, как от кратковременного и сильного порыва ветра.
Дверь оглушительно лязгнула, выравниваясь, как будто сила, вдавливавшая её внутрь, неожиданно исчезла. И с лестничной площадки донёсся истошный вой. Это не было криком. Звук этот, на мой взгляд, вообще не имел ничего общего с человеческим существом. Так могло бы выть какое-нибудь большое и смертельно раненное животное. В течение трёх-четырёх секунд этот страшный и леденящий кровь звук набирал силу и вдруг неожиданно оборвался, сменившись оглушительной и звенящей в ушах тишиной. Только сейчас я заметил, что руки мои колотит крупная дрожь и лоб покрыт каплями холодного пота. Я торопливо вытер лицо. Ладонь оказалась мокрая. И хорошо ещё, что мокрой оказалась только ладонь, подумал я, а не мои штаны…