Вершина Великой революции. К 100-летию Октября - стр. 89

. И там, где это конкретное, по счастливой случайности, в общем и целом отвечало диапазону действия абстрактной формулы (в 80–90-х годах XIX века), конкретные ответы Плеханова оказывались верными и точными. Когда же действительность частично вышла за рамки этого диапазона (к началу XX столетия), плехановские ответы стали все больше отличаться от истины.

«Арифметика» русской действительности начала XX столетия, подставленная в традиционную алгебраическую формулу содержания классовой борьбы в буржуазной революции, сложившуюся на материале исторического опыта Западной Европы, разрушала эту традиционную формулу, ибо практика показывала, что русская буржуазия, в отличие от западноевропейской буржуазии прошлого, не хотела глубоких социально-политических преобразований. Вместо того чтобы оценить значение этого момента, Плеханов, веривший в абсолютную силу традиционной алгебраической формулы, стремился убедить прогрессивную общественность, что нереволюционность русской буржуазии – явление временное, случайное, зависит не от объективных, а от субъективных моментов, что это пройдет; только не надо-де социал-демократам «пугать» буржуазию своей революционностью, что рабочий класс, не претендуя на ведущую роль, должен помочь ей взять власть, что надо повлиять на ее идеологов – Милюкова, Струве – объяснить им, что есть такой закон буржуазной революции и что надо этому закону следовать, иначе будет хуже всем, в том числе и самой буржуазии. На решение этих задач Плеханов направлял свою деятельность.

Оппонировавшие же ему социал-демократы, с самого начала ориентированные на возможность усложнения исходной формулы, обратили исключительно пристальное внимание на причины своеобразного политического поведения русской либеральной буржуазии. В результате тщательного анализа они установили, что нереволюционность (и даже контрреволюционность) буржуазии для стран типа России в начале XX столетия – явление не случайное, а закономерное. Они установили и изучили факторы, обусловившие это, в частности такой фактор, как всемирность исторического процесса – когда плоды развития, и материальные, и духовные, исторический опыт и политические уроки одних стран становятся достоянием других.

Перед буржуазией и пролетариатом России был опыт развития Западной Европы после английской и французской буржуазных революций. Фундаментальная общность буржуазии и трудящихся (в том числе пролетариата), обусловившая прочное социально-политическое единство в эпоху французской буржуазной революции в конце XVIII века, была невозможна в начале XX века: западноевропейский опыт с полной определенностью показал буржуазии, что ее самый главный и самый опасный враг – рабочий класс и потому для успешной борьбы с ним необходимо использовать менее опасную для буржуазии – самодержавно-помещичью – силу; пусть буржуазное развитие будет несколько замедленным (в этой самодержавно-крепостнической скорлупе), но зато менее опасным для буржуазии. Кроме того, начавшаяся империалистическая эпоха с ее гигантским укрупнением производства остро поставила вопрос о расширении внешних рынков, о захвате новых земель. В этих условиях русская буржуазия нуждалась в сложившемся военно-репрессивном аппарате самодержавия (формировалась оригинальная социальная форма, которую социал-демократы назвали военно-феодальным империализмом). Революционная перестройка не усилила бы, а ослабила империалистическую и либеральную буржуазию, заставив ее, экономически и политически довольно слабую, вести в одиночку борьбу сразу на трех фронтах – против уже достаточно сильного рабочего класса, против самодержавно-помещичьих сил и против иностранных буржуазных конкурентов.