Вершина Великой революции. К 100-летию Октября - стр. 66

Солженицын в терминологии Бердяева смотрит на революцию исключительно снизу, то есть со стороны ее жертв. Если рассматривать историю только с этой точки зрения, то остается недоступен ее подлинный смысл. Подробно прослеживает Бердяев развитие предпосылок революции в истории русской общественной мысли и литературы, показывая, как готовилось «небесное постановление», то есть суд исторических сил над бессмыслицей старого порядка. Как уже отмечалось, образованные слои российского общества с середины XIX века были охвачены предчувствием грядущей революции, которую многие в этой среде считали благом и приближали, как могли.

Русскую литературу Бердяев называет профетической (пророческой), поскольку она предчувствовала и предсказывала наступление революционной грозы. При этом, конечно, никто точно не мог знать, что она с собой принесет. При всех мировоззренческих различиях деятелей русской интеллигенции было нечто, что объединяло их. Это было неприятие западного капитализма с его эгоистической моралью и страстью к частной наживе. Русское мышление больше ценило духовные, нравственные качества в человеке, нежели его деловые качества и материально-финансовое положение. Такое мироощущение отличало почти всех заметных русских писателей и мыслителей.

Разумеется, они не были сторонникам революции в том виде, в каком она реально произошла, но были ее проповедниками в том виде, в каком каждый ее себе представлял. «И Толстой, и Достоевский, – пишет Бердяев, – возможны были лишь в обществе, которое шло к революции, в котором накопились взрывчатые вещества. Достоевский проповедовал духовный коммунизм, ответственность всех за всех. Так понимал он русскую идею соборности. Его русский Христос не мог быть приспособлен к нормам буржуазной цивилизации. Толстой не знал Христа, он знал лишь учение Христа. Но он проповедовал добродетели христианского коммунизма, отрицал собственность, отрицал всякое экономическое неравенство… Толстой и Достоевский – глашатаи универсальной революции духа. Их ужаснула бы коммунистическая универсальная революция своим отрицанием духа. Но они были ее предшественниками»[82].

Если все люди больших идей выступали предшественниками революции, даже те, кто сам не стал бы ее делать, то как можно возложить ответственность за это событие на несколько «заговорщиков»? В действительности, конечно, освободительное, как тогда выражались, движение было массовым. Однако в большом ряду различных течений протестных сил выделились большевики, которым предстояло определить ход и судьбу русской революции. Но и они не могли сделать это по своему произволу. Русская революция, так же как и любая другая – английская, французская, американская, китайская, иранская, может быть понята и объяснена не иначе как характером и устремлениями совершившего ее народа. Каков народ, его культура, идеалы и представления о своем будущем, такова вся его история, в том числе его революция.