Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972 - стр. 81

Конечно, приведенный список венецианских отелей не только не является исчерпывающим, но даже не приближается к нему: у нас, например, нет никаких сведений (за исключением простого упоминания) о гостинице Albergo Ferrari Bravo, где жили экскурсанты из группы И. М. Гревса[283] и Casa Kirsche, где останавливался И. Грабарь[284]; мы ничего не знаем об Hôtel Belvedere, где летом 1899 года Вяч. Иванов и Л. Д. Зиновьева-Аннибал скрывались от ревнивого мужа последней[285]; очень мало нам известно об Hotel Neumann, где жили Блок с женой[286] (характерно, что в принадлежавшем им бедекере помечены две другие гостиницы[287]) и т. д.

Иные путешественники, особенно в 1950‐е годы, вообще предпочитали останавливаться еще на материке – так, К. Померанцев, путешествовавший по Европе на двух колесах, выбирал себе отель в районе Местре: «Несись же, мотоцикл! Несись во въедающийся в глаза, в уши, в рот, в каждую пору венецианский блеск. Несись! Взрывай этот мир, сметай его сытое благополучье! Остановился, как прошлый раз, сразу же при выезде с автострады, за десять километров от Венеции: просто и дешево. В самой Венеции больше для благополучных: звездочки и комфорт. Горячей воды в комнате не было и мотоциклетный загар пришлось смывать химическим порошком „Омо“»[288].

Дополнительную сложность этой области придает взаимное аффилирование гостиниц и ресторанов: так, среди финансовых бумаг Брюсова хранится счет на бланке Orientale cappello nero, где отмечено трехдневное проживание в номере 41, две чашки кофе и какие-то неразборчивые мелочи[289]. Отеля такого в венецианском реестре нет, но есть кафе Capello Nero, имевшее общий вход с уже известным нам отелем Bellevue: «Хозяин кафе оказался в то же время и владельцем гостиницы, которую прежде, как говорят, держала какая-то немка из Австрии. Новый патрон хотя и был вежлив к путешественникам, но в то же время имел вид суровый и мрачный. Таковы почти все содержатели отелей, которых мне приходилось наблюдать в Северной Италии; все они мрачны, все куда-то торопятся, вследствие чего и имеют вид несостоятельных должников»[290].

Кстати, о ресторанах. Русский турист в массе своей гурманом совсем не был, да и Венеция (как и Италия вообще) отнюдь не воспринималась как место, располагающее к чревоугодию. По большей части приезжие столовались там же, где и жили: это считалось само собой разумеющимся, и даже предполагалось, что владелец отеля может слегка уступить в цене комнаты, чтобы наверстать упущенную прибыль за табльдотом. В тех (кажется, не слишком частых) случаях, когда путешественника это не вполне устраивало, причины скорее были социального плана, нежели гастрономического. В эпистолярных венецианских сетования З. Гиппиус нет ни слова про качество еды – а только про соседей по завтраку: «Есть и здесь, как везде, свои мрачные стороны, а именно: табльдот. Мучительнее и нелепее этой выдумки я ничего не знаю. В былое время, когда люди не сторонились так друг друга… Теперь же это ужасно. Ни одного русского. Все мучительно-гранитные англичане, которых я теперь ненавижу. Один в особенности: ест медлительно и засовывает в рот вилку до самой рукоятки»