Великое заклятие - стр. 22
– У тебя снова было видение?
– Да.
– Оно касается сабельного турнира?
– Нет. Но я уверен, что у вас все будет отлично. Как там дела у Белого Волка? – спросил вдруг Ногуста.
– Хорошо. Он готовится к путешествию, собирается домой. Почему ты спрашиваешь?
– Маликада попытается убить его, – проговорил Ногуста тихо, но веско. Он не предполагал – он уведомлял.
– Ты это видел своим третьим глазом?
– Чтобы это предсказать, мистического дара не требуется.
– В таком случае ты, я думаю, ошибаешься. Маликада теперь королевский генерал. Банелион ему больше не помеха. Белый Волк вышел в отставку и через три дня отправится домой.
– Тем не менее его жизнь в опасности.
– Может быть, тебе следует поговорить с генералом? – сухо промолвил Дагориан.
– Нет нужды, – пожал плечами Ногуста. – Он знает об этом не хуже меня. Церез был у Маликады любимцем, и принц полагал, что победить его почти невозможно. Вчера Маликаде преподали хороший урок, и он будет мстить.
– Если так, почему бы ему не отомстить заодно и тебе?
– Я тоже намечен.
– Но это, по-видимому, нисколько тебя не волнует.
– Внешность бывает обманчива, сударь.
Время шло, но слова Ногусты не давали Дагориану покоя. В них прозвучала такая спокойная уверенность, что Дагориан, раздумывая над этим, все более убеждался: это правда. Маликада не из тех, кто прощает обиды. Среди дренайских офицеров ходило много рассказов о вентрийском принце и его обычаях. Говорили, что он до смерти забил своего слугу, который испортил одну из его рубашек. Эта история, насколько Дагориан знал, ничем не подтверждалась, однако давала понять, каким Маликада представляется обществу.
Такой человек действительно мог затаить зло против Банелиона.
До заступления на службу оставалось еще часа два, и Дагориан решил разыскать Белого Волка. К этому старику он проникся любовью больше, чем к собственному отцу. Он часто пытался понять, почему это так, но ответ ускользал от него. И тот, и другой были натуры холодные, жесткие, без остатка преданные своему воинскому ремеслу. Но с Банелионом он беседовал спокойно и легко находил слова, при общении же с отцом язык у него сразу цепенел, а мозг размягчался. Мысли, вполне ясные, по пути точно пьяные напивались и выходили изо рта в совершенно бессвязном виде.
«Да рожай же, парень!» – рявкал в таких случаях Каторис. Тогда слова совсем иссякали, и Дагориан замирал, чувствуя себя дурак дураком.
На его памяти отец лишь один-единственный раз проявил свою привязанность к сыну. Было это после дуэли. Дагориана вызвал один дворянин по имени Роган – из-за сущего пустяка. Какая-то дама улыбнулась Дагориану, и он вернул ей улыбку. Сопровождавший ее мужчина перебежал через улицу, дал молодому человеку пощечину и вызвал его на поединок.