Великий поход - стр. 37
Утро обожгло зарёй мутную заволоку тумана. Над лугом. Ручей втянуло в небольшое рыхлое болотце. Адитья выбралась на берег и, обойдя затопь, очутилась возле световодной речки, сносимой куда-то далеко за Амаравати.
«Они подумали, что я побежала домой! – сообразила женщина, – потому и не преследуют». Она нашла уютный сухой уголок под деревьями, наломала себе камыша, и улеглась на него, дав покоя ногам. Ей казалось, что она снова погрузилась в тёплые потоки ручья. По самое детородие. Адитья притронулась к ногам. Они оказались омытыми двинувшимися из неё водами. Ей предстояло рожать здесь. Одной. Без посторонней помощи. Ей предстояло самой принять у себя липкий, окровленный комочек жизни. Женщина ощупала живот и обмерла. Ребёнок перевернулся. Он лежал поперёк чрева. Ребёнок не хотел рождаться. Оставшись в таком положении, он бы уже скоро погиб без материнских вод и погубил бы мать.
Адитья поднялась и вышла из тени склонённых над ней деревьев. Высоко в сияющем покое орёл опластывал крылами небо. Прямо над головой женщины. Она протянула к нему руки, и лучистые брызги огнетворимого таинства солнцерождения окропили вдруг её кожу. Адитья почувствовала, что ребёнок движется. Он оттолкнулся от своей непреодолимой преграды и пошёл вниз. Так, как назначено приходить в этот мир человеку. От неба к земле. Адитья перевязала и перегрызла трясущемуся, трескоголосому младенцу попувину, омыла его в тёплых водах реки и укутала в нежную меховинку. Сквозь мутную плёночку на мир смотрели серьёзные глаза маленького, совсем неплаксивого человека. Он и не подозревал, что приписывалось его рождению. Какое беспощадное предречение. Но где-то за этой рекой, за этим лугом, в глубине пустого и опрокинутого в чужое проклятье дома, с первыми лучами солнца сегодня умер его отец.
Глава пятая
Индру к себе мы призовём… да будет он только наш.
(Ригведа. Мандала I, 7)
– Ты это видела своими глазами?
– Да, госпожа!
Сави прятала взгляд. Она не лгала, нет. У неё просто не было душевных сил, чтобы снести происшедшее. Спокойно, бесчувственно. Только отвечая на вопросы адитьи, будто бы речь шла о разбитой миске. Смерть Виштара, его мёртвое тело, обнаруженное молодыми кшатриями и позже увиденное Сави, невольно отражались на судьбе младенца. Меняли её. Ставили перед неизвестностью и новыми испытаниями. Выходило, что он – демон. Этот багровый комочек жизни, смешно посапывающий в своём безмятежном сне.
Адитья закрыла глаза. Она как-то сразу постарела. Только теперь служанка увидела, что у адитьи ввалились щёки, обнажив углом торчащие кости лица.