Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - стр. 76
До Люблина от Недрзвица Дужа считается 19 верст. Завтра засветло рассчитываю быть там; поремонтируюсь, пообчищусь, дам постирать накопившееся грязное белье и хоть денек поживу в культурных условиях обстановки[260].
24 сентября. Ночь провели плохо, так как чуть ли не каждый час проходившие солдаты стучали в окна и ломились в двери, прося ночлега или хотя бы отогреться; но все избы были переполнены; один бедный солдатик кричал белугой, что замерзает; на расспросы – какие солдаты идут? – отвечают: «Нежинского полка».
Грязь невылазная; день начался с наклонностью как будто разведриться. Утром разговорился с нежинцами, не евшими вчера целый день, а сейчас с жадностью уплетающими вареную картошку; порассказали о катастрофе, постигшей их 15 августа, когда они подверглись внезапному обстрелу из пулеметов с господского дома и когда утеряли половину артиллерии. Ехать по шоссе вследствие его исковерканности и избитости было невозможно, пришлось тащиться по боковым дорогам. Слава Богу, что дождь перестал и весь день проглядывало из-за туч солнышко. По пути встречались обозы, а также следовавшие на пополнение 2-й и 66-й запасные батальоны. Последние 12–14 верст перед Люблином можно было ехать уже по шоссе, к[ото] рое по своей ровности было что скатерть. Впервые за время кампании увидел небольшую рощицу родных березок.
В 12 часов дня прибыл в Люблин. С большим трудом, и то благодаря случайности, застал номер в одной из приличных гостиниц («Европейской»); все гостиницы переполнены военными, для гражданских в них нет доступа. Город очень красивый и благоустроенный, весь обратился в стан русских воинов. В своем засаленном и загрязненном костюме я нисколько не выделялся от других, а потому решил не облекаться в новое пальто, к[ото] рое у меня мирно покоится в сундуке. Завтра и послезавтра поотдохну здесь, а то чувствую себя совершенно разбитым. № мой великолепный, и после всех мытарств пребывание мое в нем так сладко и приятно. Жаль лишь, что никак не удалось найти подходящее помещение для моих лошадок: занятая ими общая конюшня при гостинице до чрезвычайности грязна, и подстелить им под ноги нет соломы. С затруднением приходится покупать им сено и овес. Цены тройные! При всей ненависти моей к ресторанной кухне поданный мне обед показался верхом совершенства.
Среди военных мелькают фигуры и мужские, и женские с красными крестами. Какой-то, очевидно, уполномоченный почтенных осанки и возраста приветствовал нек[ото] рых сестер милосердия поцелуями их ручек. Что их влекло сюда, на войну? Многие ли из них приехали сюда только ради служения страждущему человечеству? А не только – в лучшем случае – лишь занять себя, если не ради своих чисто личных интересов. Сегодня молодая жена одного офицерика так наивно обратилась ко мне с просьбой определить ее в сестры милосердия, так как-де она не может оставить своего мужа без себя!