Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - стр. 73
22 сентября. Погода премерзейшая – дождь и невылазная грязь. Слава Богу, что нет большого ветра. Переночевал у любезного ксендза довольно удобно, предупредительности его ко мне не было границ: даже на ночь подставил мне горшок, шутя назвавши его «полковником», и немного смущен был, когда я его поправил, сказавши, что вы-де, батюшка, лишь деликатничаете передо мной, не желая эту посудину назвать настоящим именем – «генералом», как следовало бы, если бы был у вас полковник… Пан ксендз именуется настоятелем римско-католического прихода в Закликове Виктор[ом] Игнатьевич[ем] Суским; очень беспокоится и просит ему откровенно сообщить, дабы принять необходимые меры к самоохранению, – могут ли сюда прийти германцы, к[ото] рые-де прут теперь стеной на Вислу и хотят отрезать нашу Галицийскую армию – или нет[240]? Я ему объяснил, что имеются наибольшие шансы этого не опасаться. В другой половине у ксендза поместились врачи госпиталей 83-й пех[отной] дивизии, жаловавшиеся мне на свою бездеятельность и безостановочное их мотание с места на место.
В 8½ ч[асов] утра выехал на Здеховицы[241]. Дороги отвратительные. Мой Лепорелло чрезвычайно невзыскателен к удобствам жизни, может безропотно подолгу не есть и не пить; сегодня он часто покрикивает на своих лошадей уже новой кличкой: «Эй вы, храбрые!» Дорога и далее становилась не лучше, приходилось все время делать объезды, т[а] к к[а] к шоссе чрезвычайно избито. Местность весьма холмистая[242]; возле проезжаемых деревень попадаются скот и гуси, слышится пение петухов, жители мирно на полях роют картошку. Обратил на это внимание и мой возница, заметивши: «Здесь, в-во, хорошо живут, деревни не объедены»[243]. Обогнали нас казаки 9-го Уральского полка[244]. То там, то сям валяются еще не убранные трупы лошадей. У Ржечицы[245] обогнал полевую почту 9-й армии, следующую как и я – в Красник[246], куда – узнал, – передвигается и штаб означенной армии.
Около 2 часов дня приехал в Красник; грязь, не поддающаяся ни описанию, ни даже воображению. Город внутри – чисто еврейский, по окаринам же – польский; евреи заняты более торговлей, поляки же – земледелием. Остановился по указанию магистрата заночевать в одном еврейском семействе, принявшем меня со всеми выражениями преданности, угостили щукой по-жидовски и вареной курицей, горячего же жидкого пошел искать в «ресторан», оказавшийся самой завалящей харчевней; поел щей; хуже солдатских. Цена не разбойничья. В городе можно купить по части снеди и хлеба, и колбасы, и сала. В сравнении с той нуждой и полным отсутствием самого необходимого, что было в палестинах, откуда я выехал, это оказалось благодатью.