Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - стр. 187
26 февраля. – 15° R[694]. Чудная погода. Второй день как в штабе гостит великий князь Андрей Владимирович.
Из Новокаменной[695] и Сопоцкина прибывает много раненых. После обеда съездил в Сопоцкин, застал поспешно свертывающимся Саратовский лазарет Красного Креста и настроение у всех нервно-возбужден[ное] – готовое вот-вот перейти в панику. По краснокрестским информациям наши войска в беспорядке отступают; ч[то] б[ы] отрезать им отступление, немцы поперек дорог накладывают бревна и засеки. Возвратился в Гродно почти в полночь, а потому не мог немедленно же проверить в штабе правдивость столь неприятных для нас слухов.
Совершенно случайно в разговоре с дивизионным врачом 27-й пех[отной] див[изии] Беккаревичем узнал от него об Адариди[696], бывшем его начальнике дивизии, что последний за постыдное бегство от своей дивизии во время боев под Маклавкой. 25 октября был отрешен от должности и подлежал преданию суду. Прогностика моя и относительно этого «храброго» генерала блистательно оправдалась; готов поклясться всем святым, что сей «витязь» и в японскую кампанию, будучи тогда еще командиром полка, под предлогом контузии так же постыдно бежал с поля брани, как и теперь… Лицом к лицу я теперь созерцаю грубую правду жизни…
27 февраля. Утром – 10° R[697], к полудню заснежило и стала оттепель; слава Богу, это нам на руку, немцам же – огорчение.
Меня очень тронуло отношение ко мне д-ра Щадрина, к[ото] рый вчера чуть не плакал, беспокоясь за меня, что я так долго не возвращался из Сопоцкина, откуда поспешно эвакуировались краснокрестские учреждения ввиду нашего отступления. Красный же Крест у нас является отличным барометром, своими передвижениями верно (с нек[ото] рым иногда преувеличением) заблаговременно показывающий погоду нашего положения. Отход наш на Сопоцкин вызван был неожиданно вылезшим из Августовских лесов целым немецким корпусом, грозившим нас окружить.
Продолжает прибывать много «самострелов»; суди их Бог! Многие ли из нас, участников войны, работают на ней за совесть да за идею, а не по принуждению – за страх да ради мамоны?! Живу предвкушением возможности на Страстной и Пасхе побывать у себя дома, а то я превратился в измученного раба. При сплошной теперь нелепице совершающегося кругом моя душа не в состоянии быть опустошенной от обычных для нее переживаний – не может она сливаться с действительностью, и центром, около к[ото] рой совершаются ее движения, является все же таки не война, а нечто высшее, неземное. К сожалению, нет у меня уже полной веры, и вспоминаю о ней, как о потерянном рае.