Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - стр. 143
25 декабря. – 5°R[525]. Дивный зимний пейзаж. 8 часов утра – идеальная вокруг тишина. Через озеро высоко, шумно рассекая воздух крыльями, пролетело, покрякивая, несколько крупных стай уток. И опять – благостная тишина; время от времени глухо слышится как будто пальба в стороне Летцена. На улицах развешаны национальные русские флаги. Что день грядущий нам готовит? Озера подмерзли; будет ли нам это на руку, или немцам? Судя, конечно, по тому, кто будет наступать – тому и будет выгодно.
Под Варшавой, говорят, идут упорные бои. Все мне сдается, что не удержать нам этой жемчужины польского края!.. Наши военные все рассчитывают на дух «серого», но… но… надо же ведь считаться и с техникой, и материальной частью противника, к[ото] рый в последнем отношении несомненно сильнее нас, да – думается мне – и по степени горения духа уж, во всяком случае, не уступит нам.
Сиротливо праздник Рождества проводят, очевидно, и в России, где нет семьи, где бы не отсутствовал теперь или отец, или сын, или брат, ушедшие на войну. Около 10 час[ов] утра раздался благовест, а затем и перезвон на колокольне Св. Марка. Молебствие и парад.
В минувшую ночь немцы произвели атаку на 55-ю дивизию. Последовало распоряжение Верховного главнокоманд[ующ] его, ч[то] б[ы] офицерские чины, эвакуированные по болезни в Россию, увольнялись совсем от службы, если не выздоровеют через 1½ месяца. Результаты благодетельные этого распоряжения немедленно же сказались: началось быстрое массовое возвращение наших «витязей»!!
В штабе с отъездом Одишелидзе и вступлением в его должность фон Будберга на врачей и медицинский персонал началось методическое гонение – нет пакости, к[ото] рую бы не записали на приход по их адресу наши вояки. За столом без обращения ко мне Сиверсом и упомянутым фоном ведутся тенденциозные разговоры о грабительстве санитаров, и в pendant к этому – чуть ли не о наклонностях к нему же врачей… Приветствия и собеседования удостаиваются этими дискреционными властителями последние прапорщики, я же – остаюсь часто совсем незамеченным, и со мной у них нет желания и двух слов перемолвить; информатором их по санитарной части является полицмейстер-полковник, но никак не я; меня умышленно игнорируют[526]… Положение мое до чрезвычайности обидное. Хоть бы сотую долю сии «князи людские» уделили мне того внимания и любезности, коими пользуются всякие шеншины (полковник – заведующий отделением Гвардейск[ого] Экономич[еского] общества здесь в Марграбове – уверял, что ему даже дадут к[акой]-н[и] б[удь] орден с мечами!) и наезжающие как военные, так и гражданские лица. Не знаю, как и реагировать мне внешним образом на возмутительное поведение временщиков. Может быть, брошу совсем ходить на общие обед и ужин в квартирмейстерскую. Вообще мне – как инородному телу – здесь не место. Жду приезда Сережи, ч[то] б[ы] по совместном обсуждении принять то или другое решение к ликвидации провокационных по отнош[ению] ко мне актов. Не желал бы я быть в плену у немцев, этих «варваров ХХ века», но, право, не слаще быть в плену и у этих временщиков. Штаб нашей армии по части деликатности еще хороший, а что представляют другие штабы по бесцеремонному отношению с медициной