Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - стр. 127
2 декабря. Мокропогодица продолжается. Спал в госпитале, где остановился – тревожно: всю ночь грезились мне раздетые, босые, окровавленные солдаты.
Продолжаю осмотр госпиталей. Завтра чуть свет еду в Августов для осмотра госпиталя № 495 с таким расчетом, ч[то] б[ы] на автомобиле успеть к вечеру того же дня возвратиться в Марграбово. Нелепые требования, ч[то] б[ы] госпиталя при погрузке в санитарн[ые] вагоны б[ольны]х и раненых обязательно снабжали их полной амуницией и сапогами, хотя бы раненые были с ампутирован[ными] ногами, и это в такое время, когда на позициях люди – босые!! Наша своеобразная российская приверженность «к порядку»!
Как противны мне стали «господа люди», и тем отвратительней, чем они выше по рангам и положению. Недавно вышел приказ главнокоман[дующ] его, совершенно, казалось бы, правильно коррегирующий вопрос о прогонах применительно к обстановке на театре войны, но – увы! – не забыл он и в этом случае оставить большой простор «произволению» и «усмотрению», в результате чего с низшими рангами чины лишены теперь возможности получать прогоны при командировках, высшие же, или стоящие близко к большим штабам лица, продолжают пользоваться ими, при благоволении же начальства и командировки могут устраиваться чаще… Есть ли хот какая надежда, что, наконец-таки, эта война заставит в дальнейшем обуздать самодурственно-хищнические аппетиты нашей полицейски правящей бессовестной олигархии?!
3 декабря. Серый день. В 9 часов выехал в Августов, куда лихо прикатил уже через час. Госпиталь нашел в большом порядке. Главный врач Авербург на высоте своего положения.
В госпитале лежит 13-летний малыш, бежавший от родителей на войну. Вчера же были еле-еле выпровожены на позиции из госпиталя офицеры со столь часто у них развивающейся болезнью febris loderans[438].
После обеда выехал прямо на Марграбово, пролетевши расстояние верст в 70 в течение как[их]-либо 2½ часов. Ужасно я разбиваюсь в этом шумном автомобиле! Хоть и очень устал, но пошел ужинать. За столом сидел прибывший Каульбарс[439]. Смотрел я на сего старца, взысканного судьбой, и думал, болеет ли он душой и сердцем хоть в малейшей степени за переживаемые матушкой Россией невзгоды?! Увы! Патриотизм нашей высшей бюрократии не выходит за рамки ее карманного благополучия.
По необходимости пришлось беседовать с «гнидой»[440]… Эта сволочь, держащая нос по ветру, не преминула поставить точку над «i», заметивши, что-де Будберг, наш теперешний начальник штаба, не любит врачей! Отсюда, значит, разумей и держи себя «смирно»! Как досадно и невыразимо больно видеть, что мы, врачи, исполняя свой святой долг по отношению к страждущим, с другой стороны льем только воду и на чужую мельницу