Век одиночества - стр. 8
Нурминен грустно вздохнул и, присев на ободранную деревянную скамеечку, закурил длинную палочку «стэша», купленную накануне у подпольного торговца, слепого ветерана первой Хонтийской войны. Окружающая реальность мгновенно преобразилась, набрала небывалых красок, разрисовывая грязно-серое небо в совершенно фантастические тона. Уходящие ввысь этажи облупленных блочных девятиэтажек уже не казались такими мрачными, а снующие между ними по грязным улицам такси напоминали праздничные фонарики. Нурминен нечасто мог себя побаловать, но тут случай выдающийся – как-никак День Всеобщего Единства.
Неожиданно накатили смутные воспоминания: погибшие под атомной бомбежкой родители, детский дом, издевательства сверстников. Было ли это с ним на самом деле, или кто-то просто вживил ложную память, глумясь над бездушной куклой из плоти и крови, не способной принять даже самого простого и незначительного решения?
Настоящая жизнь началась тогда, когда его перевели на военную службу. Когда же это было? В каком году? Лаури не помнил. Зато в памяти накрепко засел образ старшего офицера, в котором от человека осталось совсем немного. Проклятый садист своими жестокими тренировками доводил новобранцев до исступления, и пахло от него всегда одинаково – дешевым одеколоном и гуталином. Почему Лаури запомнил именно это? Не хриплый, сорванный от постоянных криков голос, не чудовищный коричневый шрам на пол-лица… Почему именно запах?
А еще он помнил, как его приехала навестить младшая сестра, и ее чуть не изнасиловали какие-то уроды на КПП. Рекруты-добровольцы! Нурминен свернул троим челюсти, за что на два года угодил в штрафной батальон. Именно это, скорее всего, и спасло ему жизнь: главный удар неожиданно налетевших хонтийских бомбовозов пришелся как раз по корпусам военной базы, к которой был приписан Нурминен. А вот от вонючего старшего офицера осталась лишь горстка такого же вонючего пепла. Да, третья Хонтийская… Все-таки славные были деньки…
А потом был первый бой. Ползущие со всех сторон огнеметные танки, превращавшие людей в живые факелы. Как называлась та битва? Снова пробел, пустота, будто в голове прошелся огромный беспощадный ластик.
Дальше госпиталь. Жуткое место, достойное самого ужасного ночного кошмара. Там из полуживых, еще как-то способных мыслить кусков мяса делали жалких искалеченных полулюдей. Лаури повезло, он пострадал меньше других – ранение пришлось в правое легкое, часть которого сразу же удалили. Вот только память… Проклятые ментохирурги наверняка поковырялись в его голове. Зачем? Это так и осталось для него неразрешимой загадкой. Кому было нужно красть его воспоминания? Армии? Радетелям? Стране, за которую он воевал? Очередной пробел. Белое пятно, рваное по краям.