Век Екатерины Великой - стр. 25

Что особенно поразило юную Софикхен здесь, в России – так это обычай русских обниматься и троекратно целоваться при встрече. В их холодной и чопорной Пруссии принято было в таких случаях кавалерам кланяться, а дамам делать реверанс. Сама императрица обняла и расцеловала ее при первой встрече. Целовала, когда болела, целовала, когда выздоравливала. Сначала Софии казалось, что она просто купается в любви. Любви, возможно, не самой искренней, но все же весьма приятной. Хотя отчего же неискренней? У кого бы не закружилась голова от такого теплого отношения государыни? На своей родине даже в доме своих родителей принцесса никогда не ощущала каких-то особых признаков любви к себе. Баловать своих детей было не в правилах Ангальт-Цербстского дома. Даже любимая бабушка Альбертина редко себе позволяла какие-либо нежности. Что до Mutter, то ей никогда не приходило в голову приласкать дочь – напротив, при малейшей оплошности она могла надавать пощечин и оплеух. Более того, она неоднократно высказывалась по поводу внешности Софии: «Фуй, как у меня могла родиться столь некрасивая дочь!». Разве что в последний год перед отъездом в Россию она прекратила разговоры подобного рода. И то, видно, по той причине, что дочь ее заметно похорошела. Нет, принцесса София не могла припомнить, когда ее целовала родная мать. Может быть, в самом раннем детстве? Как все-таки приятно, когда тебя любят, целуют, обнимают! Как сие делает государыня Елизавета: искренне, с чувством! София решила для себя, что и она станет такой же сердечной и любящей и обязательно будет целовать своих детей.

Довольно быстро она поняла, что балы и маскерады поражали не токмо ее с матерью, но даже и законодателей подобных празднеств – французских посланников, до сего почитавших, что превзойти балы в их Версале – невозможно. Особливо незабываемым оказался самый первый увиденный ею маскерад, в Царском Селе в конце мая. Дамы и кавалеры, участвовавшие на нем, выглядели, на взгляд принцессы, как на подбор восхитительно, и имели на себе костюмы столь изысканные, что невозможно было глаз отвесть, но всех ждало еще более великолепное зрелище: шторы огромного зала были единовременно опущены, и дневной свет внезапно подменили светом множества, около тысячи, свечей, которые отразились со всех сторон в многочисленных зеркалах. Загремел оркестр из полусотни музыкантов. Великий князь с еще довольно слабою после болезни Великой княгиней вышли танцевать в первой паре. Вдруг все увидели отворившуюся настежь дверь и вошедшую с Алексеем Разумовским императрицу, окруженную царедворцами. Музыка прекратилась. Воцарилась всеобщая тишина. Елизавета со своим кавалером встала рядом с великокняжеской парой и подала знак. Вновь загремела музыка, и начался контрданс. Весь зал, затаив дыхание, наблюдал за магией движений довольно грузной государыни. Как ей удавалось так непринужденно и легко танцевать сложные элементы и даже нередко выдумывать в процессе новые изящные движения, постичь было невозможно. Станцевав подряд три танца с разными кавалерами и явно еще не устав, Елизавета, поклонившись своему последнему кавалеру, прошла по залу к своему столу. Дамы и кавалеры образовали своеобразные кружки, переговариваясь в основном на французском языке. Вокруг матери Софикхен быстро слетелись дипломаты, знакомые, среди них фон Мардефельд, маркиз де ла Шетарди со своим секретарем, Брюммер, Бецкой и другие. Как позже поведала ей Mutter, на балах, маскерадах и других празднествах зачастую решались государственные вопросы. Сие весьма удивило принцессу Цербстскую.