Веер откровений - стр. 28
Знаменитого токко Шибату расквартировали неподалёку. Временный дом был совсем не похож на военные бараки, какими их представлял Икити Тоёда – свежевыкрашенная терраса, новые сёдзи на фасаде и небольшой сад. Служебная машина подвезла его на самый край. Икити аккуратно хлопнул дверью и медленно прошёлся по тропе, про себя угадывая кусты.
Справа узнавалась аллея из слив с одиноким деревцем груши. Слева росли три диких камелии. По обе стороны террасы торчали кусты нандины – прекрасной во все времена года. И во все времена года одинаково ядовитой.
Странно. Куст нандины, дальний от входа в дом, оказался почти полностью голым. Ягоды осыпались вокруг. Пару красных Икити Тоёда заметил и у самой двери.
Он постучался.
Касуми Шибата была женщиной маленькой и худой. Сгорбленной девочкой, которая рано прожила всю жизнь. Улыбнувшись, вдова коротко поклонилась и пустила Икити в полумрак дома. Не зная, с чего начать, Икити Тоёда начал с очевидного.
– Наверное, трудно быть женой такого уважаемого…
– Нет, совсем нет.
– …обеспечивать ему надёжный…
– Это Ёсио был нашей защитой… моей.
Касуми ёрзала в кресле, то и дело расстёгивая верхнюю пуговицу на вороте рубашки и застёгивая её обратно.
«Одета не по традиции, – заметил Икити и поморщился. – Теперь понятно, почему Ёсио Шибату всегда в глазах прессы рисовали одиноким».
– Он защищал вас от журналистов, верно?
Касуми кивнула:
– И нашего сына. Мы были его тайной, но мы были и его сердцем. А потом… потом…
– Что случилось?
Касуми посмотрела на Тоёду пустым взглядом, руки затряслись, пальцы потянулись к вороту.
– Не… не-ет.
– Какое блюдо вчера было на ужин?
– Блюдо? Ёсио всё для нас делал. Он принёс сяку риса, чтобы я и Тэйто…
– Тэйто?
– Мы его назвали в честь министра… Вы знаете, Ёсио очень хотел, чтобы наш сын вырос знаменитым… Но ведь, чтобы вырасти, нужна еда…
Касуми вдруг затряслась сильнее и побледнела. Её пальцы обхватили горло, потянулись ко рту, но не смогли сдержать рвоту. Между Икити Тоёдой и вдовой великого токко Шибаты раскинулись полоса из красных ягод.
«Так любила, что решила отравиться, и теперь бредит, – решил Тоёда. В его блокноте не было ни единой записи о сыне Шибаты. – Чего только не бывает в горе».
– Где у вас… чтобы убрать? – Икити зашагал по комнате в поисках чего-нибудь, способного прибрать рвоту, но не обнаружил ни единой тряпицы.
Икити прошёлся по дому.
В спальне на фусуме он наконец нашёл кучу белья. Будто всю ткань, которая была в доме, принесли сюда. Но зачем? Икити осторожно потянул за краешек ткани, показавшейся ему армейскими брюками. В тряпичной куче что-то перевернулось. Икити Тоёде показалось, будто недра фусумы скрывают чью-то белую кожу. Колыбель? Она ведь говорила о сыне. Тряхнув головой и уже не беспокоясь о стыде, Икити распутал тряпичную сердцевину и сам еле сдержался, чтобы не вырвать.