Ведьмочка - Травница 2 - стр. 3
— Ты ведь кричала и звала какого-то Йена, — охотно разъяснила тетя, правильно разгадав мой немой ступор.
— Это ничего не значит! — вскочив на ноги, объявила я. — Вы не имели никакого права подслушивать и…
— Так никто и не подслушивал, — искренне повела плечами вторая моя ведьма-тетя, — Ты громко кричала, да так, что мы все сбежались к тебе ночью в комнату, боясь, что к нам пробрался вор. Хотя даже в искривленной реальности — это маловероятно, его бы сплющило еще на пороге… Но, когда зашли, ты, очаровательно свернувшись калачиком, спала крепким сном.
— Вот мы и подумали, наверное, этот мальчик тебе…
— Вы все не так поняли! Ясно? Мне никто не нравится! – почувствовав себя до ногтей лешего оскорбленной, я ощутила, как щеки начинают гореть алым румянцем стыда. А чтобы скрыть сей позорный факт от любопытных глаз моих родственниц, спешно выбежала из кухни, уловив при этом бабушкин шёпот:
— Надеюсь, всё же не чахоточный…
3. Глава 3. Разговор с мамой
Углубившись в чтение книги Джейн Остен «Мэнсфилд-Парк», я полусидела-полулежала на своей кровати, окруженная двумя мягкими подушками цвета бледной мяты. При этом в голове у меня копились фразы мгновенной атаки и опережающего нападения, на случай если кто-то из моей крайне любопытной родни женского пола решит потревожить колоссально волшебный досуг юной ведьмочки.
Даже не знаю на кого я больше сердилась. На себя и недалекие крики во время сна или же на выдающиеся уши-локаторы своих горячо любимых родственниц?
Надо же было так опозориться…
И как прикажете впредь предотвращать подобное предательство собственного языка?
Не ложиться же с кляпом во рту, опасаясь снова ляпнуть во сне что-то совершенно непристойное?
Как например, имя бесчувственного Гривена.
Дверь бесшумно открылась и на пороге появилась мама.
Повинуясь бессознательному инстинкту, я вскочила с места и кинулась в её объятия. Блаженно вдохнула, ощутив самый потрясающий аромат на свете. Она всегда пахнет нежными утренними цветами, домашним уютом и совсем чуть-чуть корицей.
Но потом резко вспомнила, что обижена, и, спешно освободившись из ласковых рук, отступила на пару шагов. Сложила руки на груди и гневно произнесла то, что мучило меня весь первый семестр:
— Папа был темным волшебником! Темным! Ты знала и ничего мне не говорила!
Она застыла на месте. Опустила на долгую секунду свой взгляд, а потом вновь подняла на меня свои бесконечно красивые зелёные глаза, в которых отчетливо мелькнула печаль.
Ненавижу, когда мама грустит. Я это совершенно ненавижу и на дух не переношу. Всегда, когда замечаю, пытаюсь поднять ей настроение. Вот и сейчас, вполне ожидаемо, моя обвинительная фигура сразу же дала трещину, начала рассыпаться. И я чуть было не кинулась снова ее обнимать. Но с большим трудом сдержалась.