Ведьма и закон. Игры вестников - стр. 35
Могло, но не случилось. Пещера была самой настоящей. Холодной, влажной, темной и, что самое неприятное, – с ограниченным запасом кислорода.
– Придется лампу погасить, – максимально спокойным тоном констатировал Эйдолон.
Как ни странно, Маруся без лишних вопросов поняла и приняла его намерения. Последнее, что Лик увидел, погружая окружающее пространство в темноту, – испуганное веснушчатое личико с упрямо сжатыми губами.
– Что дальше? – тихо спросила она.
Лик растерянно потер лоб. Он понятия не имел, что дальше, но признать вслух такое означало подвести доверившееся ему создание.
– Не знаю, Рыжик, – сказал правду и болезненно поморщился, ругая про себя магию Пустошей за подарок в виде чрезмерной искренности.
– А что обычно дальше посетители делают, когда их куда-то заносит?
Такую реакцию с ее стороны Эйдолон ожидал в последнюю очередь. В голосе Козловой чувствовался страх, но это не мешало ей вдруг начать рассуждать здраво.
– Как правило, заносит не просто так, а исходя из неких сложных соображений. То есть обычно Пустоши избирают для каждого создания свой личный путь преодоления страхов, боли или поиска ответов, причем часто на невысказанные вопросы. Вроде головоломки, у которой есть единственно верное решение и исключительно для тебя. Решаешь – получаешь новый прыжок или выход.
– А если не решаешь?
– Я не читал и не слышал никогда о тех, кто не решил. Они не возвращаются отсюда, оседают потом в списках без вести пропавших, и все.
– И все… – эхом повторила Руся. – Значит, вот эта милая комната нужна кому-то из нас.
– Нам обоим. В противном случае мы были бы уже порознь.
– А подсказок не бывает?
Ликург пожал плечами:
– Ни разу не слышал.
После этой реплики в пещере воцарилось молчание. Лик слышал ее тихое дыхание, шорох одежды, когда она медленно передвигалась, и пытался сосредоточиться на поиске решения возникшей проблемы. Ему стоило немалых усилий подавлять эмоции. Не пытаться взять ее за руку или за плечо, дабы быть уверенным ежесекундно, что она невредима. Не задавать нелепых вопросов о том, что делает и не боится ли. А главное, не называть Рыжиком.
Последнее нервировало больше всего. Прозвище родилось не спонтанно и не под влиянием внешней магии. Совсем нет. Рыжиком про себя он начал звать ее к концу первой рабочей недели. И до сегодняшнего дня еще ни разу не произносил вслух.
Лик вспомнил непередаваемое зрелище блестящих пружинистых прядей, которыми он так опрометчиво играл, и растерянное выражение веснушчатого лица, когда он эту забаву только начал. Нежная, смешная, умная, пугливая, наивная, оранжевая, золотистая, алая – такие эпитеты приходили ему в голову при всяком упоминании о его ведьме. Все эти эпитеты превосходно передавало прозвище Рыжик. Словно она девочка, а не женщина. При этом Лик отлично осознавал, что как девочку ее воспринимает из всего окружения только он сам. В последние дни он все чаще ловил Зверобоя за пристальным созерцанием Руси вообще и ее губ в частности. Полные, чуть бледные. Она могла выразить ими любые свои чувства. Могла их приоткрыть, озадаченно глядя на собеседника, и тогда собеседник, если он оказывался мужчиной, чаще всего начинал терять нить разговора. Она имела привычку, нервничая, порывисто облизывать нижнюю губу кончиком языка. Это ее движение заставляло Зверобоя замирать. Лик готов был поклясться, что черт дыхание задерживает в такие мгновения.