Ведь - стр. 47

– Нет, – моментально проговорил я. – Этого не будет.

– Что значат ваши слова? – спросила она беспокойно.

– Этого не будет, – задыхаясь, повторил я. – Вы не станете его женой.

И улыбнулся.

Очевидно, лицо мое сильно изменилось. Я был ей неприятен, я это болезненно ощущал.

Внезапно я услышал… Ее глаза зашумели. Они до краев наполнились все нарастающим шумом.

– Кто дал вам право так говорить?! Решать за меня! Откуда у вас такая уверенность? – сказала она.

– Потому что вы – только моя, – произнес я дрогнувшим, изменившим мне голосом. – И никогда ничья больше.

Ее вопрос был неожиданным:

– Где вы узнали об этом?

Я молчал.

Внезапно меня охватила тяжелая тоска.

– Я так чувствую, – рассеянно ответил я.

Шум в ее глазах стих.

Она посмотрела на меня досадливо, как смотрят на мелких обманщиков, и сказала:

– Уходите!

Слово это обвило собой мое горло и стало твердым.

Я указал ей рукой на заснеженный сад на противоположной стороне канала и услышал свой голос:

– Завтра с шести утра в любой мороз я буду ждать вас на скамье у Морского собора. Я буду ждать до тех пор, пока вы не придете.

Когда я вошел в сад, часы на колокольне пробили один раз. Было около шести часов утра. Потом, за долгое время сидения на скамье, я установил, что бой часов не соответствует показанию стрелок на циферблате. Стрелки показывали правильное время, а колокола отбивали, как им заблагорассудится.

Было темно и безлюдно. Все вокруг оледенело. Расплывчато сияли фонари.

Мои расчеты, конечно же, были абсурдны – я не знал, появится ли Ирина на набережной канала. Но я предполагал, что она может пойти по ней на работу к восьми или девяти часам утра, а если она не работает, а учится, то поспешит к этому же времени на учебу.

Чтобы сесть на заледенелую скамью, надо превозмочь в себе брезгливость к холоду и замерзшей влаге.

Вдруг я увидел… Полная силы жизни и горячего дыхания, она крепко спит в сотне метрах от меня, под теплым мягким одеялом, и в глубине ее глаз текут, одна за другой, объемные картины сна.

Мне захотелось войти в ее сон.

Чтобы она увидела меня в своем сне.

Из расплывчатых мечтаний я был вырван звонким скрежетом железа. С двух сторон сад и собор огибали трамвайные пути. Первый трамвай гремел колесами о рельсы, поворачивая сначала на одном повороте, а затем на другом.

И с этого трамвая началось утро.

Медленно оно рождалось из замкнутой тишины ночи. Стволы деревьев начали терять черноту, блеск льда потускнел, то тут то там стали появляться прохожие, замелькали за пределами сада легковые автомашины, дохнуло автобусной гарью, владельцы собак вывели на прогулку своих догов, пуделей, овчарок, алая струя света потекла в высоте… И вдруг шпиль колокольни и кресты на куполах собора ярко зажглись с восточной стороны.