Ведь - стр. 35

Я прижал глаз к слюдяному окошку котла.

Пламя бушевало в замкнутом объеме трапециевидной топки. Струи раскаленного газа, завихряясь, напряженно гудели.

Я впустил свой взгляд внутрь топочного пространства, где огнеупорный кирпич светился так, словно был прозрачен, и оттуда обернулся к себе, смотрящему через окошко.

«Всё – сновидение: ракетоносцы, коммунистические лозунги, христианские соборы, жидкие волосы Раскоряки, то, что я пьян, и то, что было с парикмахершей, – ощутил я, глядя на себя из топки. – В этом сновидении страшен только один момент. Момент смерти. Но и это не вся правда. А вся правда в том, что и сновидение это, – и вот почему я спросил его о возрасте, вот в чем был тайный смысл вопроса, мы не для себя смотрим, но для кого-то всевластного и несправедливого, для которого сон наш – развлечение».

Когда я вошел в каптерку, Люся, по-прежнему голая, замерзшая, сидела на топчане и плакала.

Я опустился на топчан рядом с ней.

– Ты меня совсем не любишь! Совсем! – проговорила она, шмыгая сопливым носом. – Как со шлюхой! Даже не разделся!

Крупные слезы падали на ее колени. Спина была сутуло искривлена, гладкие овальные складки жира кольцами сложились на мягком животе, прикрывая рыжий шелковистый пах. И темнела, чуть выпятившись, лунка пупка.

Я наклонил ее голову к своей груди и сказал:

– У тебя красивые ноги.

Она взглянула на меня полными слез глазами.

– Ты правду говоришь? – спросила она.

Я кивнул.

Она отыскала носовой платок, шумно высморкалась и улыбнулась.

– У меня с собой пирожные есть, – прошептала она доверчиво.

Через пять минут канцелярский стол с подложенными под стекло календарем и порнографической открыткой, заменявшей Раскоряке по ночам женщину, был устлан дюжиной разноцветных салфеток с эмблемами какого-то фестиваля в уголках. Вновь одетая в узорчатые чулки и лакированные туфельки Люся выставляла на стол привезенные сласти.

– Мне такой дурной сон приснился сегодня! – ворковала она. – На огромном поле – миллион людей. Стоят квадратами, как военные на параде. И ждут. И я тоже с ними стою и думаю: а чего мы тут все ждем?

Она захихикала.

«Тарелочки принесла», – отметил я, следя за тем, как последовательно она извлекла из своей сумищи тарелки, розетки, пирожные, банку с вареньем.

– И восходит из-за края поля солнце, – продолжала она. – И само собой делается серебряным. И я вижу, что это не солнце, а глаз в небо поднялся. Большой прозрачный глаз. Смотрит на меня сверху сердито.

Чай дымился в чашках.

Тошнотворно кружилась голова.

Я с трудом пихал в себя сладкие куски пирожного.