Вечный сон - стр. 30

– Смотри, как бы перевеса не получилось, – сказал я, помолчав. – Больше полутонны этот лифт не подымает. Кому товар везешь?

– Броди, в четыреста пятую, – ответил грузчик. – А ты кто, управляющий?

– Он. Добра, я вижу, тут хватает.

– Тоже мне добро! Книги это, – буркнул грузчик, метнув на меня злобный взгляд светлых, с белым ободком глаз. – Каждая коробка, считай, сто фунтов весит. Что ж мне их, на своем горбу носить?

– Главное, чтобы перевеса не было, – повторил я.

Загрузив шесть ящиков, он вошел в лифт и захлопнул дверцы, а я поднялся в холл, вышел на улицу, сел в такси и поехал в центр, к себе в контору. Краснощекому я заплатил гораздо больше, чем он заслуживал, а он в благодарность вручил мне свою измятую визитную карточку, которую я, против обыкновения, не стал выбрасывать в стоявшую у лифта керамическую вазу с песком.

На седьмом этаже я снимал под контору полторы комнаты. Полторы, потому что одна комната была перегорожена на собственно кабинет и приемную. На двери, ведущей в приемную, значилась моя фамилия – только фамилия, и ничего больше. Дверь в приемную я никогда не запирал, чтобы было где меня подождать, если клиент явится в мое отсутствие.

Клиент явился в мое отсутствие.

Она была в бежевом в горошек шерстяном костюме, в рубашке мужского покроя с галстуком и в тупоносых туфлях на низком каблуке. Чулки такие же тонкие, как и накануне, но юбка на этот раз прикрывала колени. Блестящие черные волосы выбивались из-под маленькой шляпки с пером, стоившей никак не меньше пятидесяти долларов, хотя на первый взгляд кажется, что такую шляпку без всякого труда можно соорудить одной рукой из листа бумаги.

– Лучше поздно, чем никогда! – воскликнула она и, брезгливо сморщив нос, оглядела нехитрую обстановку моей приемной: обитая красной полинявшей материей тахта, два не слишком уютных кресла, давно не стиранные тюлевые занавески на окнах и детский столик с серьезными – для вида – журналами. – А я уж решила, что вы работаете в постели – как Марсель Пруст.

– Кто это такой? – Я сунул в рот сигарету, закурил и посмотрел на нее. Лицо бледное, встревоженное, но собой владеет неплохо.

– Французский писатель, живописал пороки. Вы его не знаете.

– Какая жалость, – огорчился я. – Ну-с, прошу в мой будуар.

Она встала.

– Мы с вами вчера не поладили. Возможно, я погорячилась.

– Мы оба погорячились, – откликнулся я, открыл дверь и пропустил миссис Риган внутрь.

Кабинетом я тоже похвастаться не мог: ковер не первой молодости, да еще какого-то бурого цвета; в углу пять зеленых ящиков с картотекой, в основном – по Калифорнии; на стене отрывной календарь, на котором изображены катающиеся по небесно-голубому ковру пятеро малюток-близнецов в розовых платьицах, с каштановыми волосами и живыми черными глазенками величиной со спелую сливу. В кабинете было также три стула под орех, стандартный письменный стол с блокнотом, чернильным прибором, пепельницей и телефоном, а у стола – скрипучий вращающийся стул, тоже стандартный.