Вечный сон - стр. 3

Дворецкий пошел вперед, раздвигая густую влажную листву, и вскоре мы выбрались из чащи на небольшую, находившуюся прямо под куполом здания площадку, где на старом красном турецком ковре стояло инвалидное кресло, а в кресле сидел, уставившись на нас, умирающий старик. На его лице жили одни глаза, оставшиеся такими же черными и проницательными, как и у офицера на портрете. В остальном же лицо представляло собой неподвижную восковую маску с бескровными губами, заострившимся носом, ввалившимися висками и вывернутыми мочками, какие бывают у покойников. Несмотря на чудовищную жару, длинное, худое тело старика было закутано в плед, из-под которого виднелись полы выцветшего от времени красного купального халата. Иссохшие кисти рук с похожими на когти пальцами с лиловыми ногтями неподвижно лежали поверх пледа; из облысевшего черепа, словно сухая трава из скалы, торчали редкие слипшиеся седые волоски.

Дворецкий подошел к старику и доложил:

– Мистер Марлоу, генерал.

На это старик не только ничего не ответил, но даже не пошевелился. Дворецкий легко поставил мне совершенно сырой плетеный стул и, когда я сел, неуловимым движением выхватил у меня из рук шляпу.

Только тогда старик прочиcтил горло и низким, замогильным голосом произнес:

– Принесите бренди, Норрис. Как вам смешать, сэр?

– Как угодно, – ответил я.

Дворецкий исчез в джунглях, а генерал заговорил снова, экономя силы, как экономит последнюю пару капроновых чулок безработная актриса:

– В свое время я любил смешивать бренди с шампанским. Рюмка бренди на полбокала ледяного шампанского. Да вы снимите пиджак, сэр. Для живого человека здесь слишком жарко.

Я вскочил, снял пиджак, вынул носовой платок и вытер лицо, шею и вспотевшие ладони. В Сент-Луисе летом и то прохладнее. Потом сел, машинально потянулся за сигаретой, но вовремя вспомнил, где нахожусь. Старик все понял и, слабо улыбнувшись, сказал:

– Можете курить, сэр. Я люблю запах табака.

Я закурил, и он, точно охотничья собака, стал жадно принюхиваться к дыму. На его тонких, крепко сжатых губах заиграла едва заметная улыбка.

– Веселое занятие, ничего не скажешь, – смотреть со стороны, как твоим порокам предаются другие, – с грустью заметил он. – Когда-то и я, сэр, умел красиво жить, а теперь – инвалид: паралич обеих ног, резекция желудка. Есть я почти ничего не могу, а сплю так чутко, что это и сном-то не назовешь. Только жарой и спасаюсь – как новорожденный паук. Ну а орхидеи – лишь повод для жары. Вы любите орхидеи?

– Не особенно, – признался я.

Генерал прикрыл глаза.

– Я их ненавижу. С виду они похожи на человека, пахнут дешевыми духами проститутки.