Размер шрифта
-
+

Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года - стр. 6

Домой ко мне на Ленинградский Гена приехал уже почти в 11 вечера, мылся, лёг в спальне и уснул – прямо в очках и при свете…


9 января. Вторник

Твёрдо решила сегодня голодать. Ночевали дома на Ленинградском. Потом весь день оба – по разным казённым местам. Гена с утра был в поликлинике у зубного, в сбербанке, ездил в Москомзем, в Президентскую комиссию по наградам, но там сегодня приёма нет. И потом поехал в мастерскую на Таганку.

Я тоже ходила в отдел субсидий, ездила в «Инкомбанк». В мастерскую на Таганке пришла раньше Гены. Подхожу к дверям – а из-под пристройки-веранды выкарабкивается Васька. Как-то сумел вылезти из дома, а обратно попасть не смог. Сидел на холоде, может быть, даже всю ночь. Кормила его и Марту.

Пришёл Гена, стал сразу же звонить в Комиссию по наградам. Получил ответ, что «Добров в работе, звоните через две недели». Из «Канта» приходил звонить Пётр Павлович, у них там опять телефоны не работают. Потом был Николай Дмитриевич из «Канта», он хотел доделать проводку в нашей спальне. Но мы стали показывать ему наш телик на кухне – не работает переключатель программ, а потом Гена повёл Николая Дмитриевича в холодный зал – показывал нарушенную проводку. У меня же от голодания появилась страшная сонливость, и я уснула с грелкой в столовой. Гена после Николая Дмитриевича (он починил свет в пристройке и поменял лампы в зале) тоже лёг подремать. Потом рассказывал, как видел сегодня труп бомжа под клеёнкой в вестибюле метро «Пушкинская», рядом стоял милиционер, а безразличные прохожие торопливо проходили мимо…

Гена пил кофе, смотрел телевизор – теракт в дагестанском Кизляре. Переживал, возмущался. В 9-м часу вечера поехал домой на Ленинградский (завтра опять к протезисту). Звонил потом из дома, рассказывал, что на Пушкинской в вагон снова села «наша сумасшедшая» – стройная высокая дама в шубке. Но шубка её иногда распахивается, обнажая голое тело. Мы часто видим её в центре, яркая личность, сама с собой разговаривает. Гена решил понаблюдать за ней, сел рядом. Она вся в себе, что-то бормотала, Гена разобрал только «…ни фужеров, ни бокалов…».

Я после Гены долго вешала шторы на окна в столовой (лестница, гвозди, кольца). Кормила зверьё, Васька на улицу так больше и не просился, видно, наморозился за ночь. Занималась записями, на душе хорошо (и от записей, и от голодания, хотя и пришлось днём пить таблетку от головной боли). Читала перед сном Набокова «Другие берега».

Весь день звонки: тётя Нюра, Тактыков из Мосинтура на Столешниковом, Шульпин, Андрей (внук художника Б. Н. Попова), Оля Клочкова из Александрова, инвалидка Рая, которой Гена дал свой телефон давным-давно, когда ещё рисовал в подмосковном доме-интернате. Но звонить нам Рая стала лишь года два назад, когда получила отдельную квартиру в Москве и соцработника. У бедной Раи с детства атрофирован позвоночник, и она может передвигаться лишь с маленькой скамейкой. Я её никогда не видела, но зрелище очень тяжёлое (по словам Гены). По телефону Рая рассказала Гене, что к ней на днях приходила агитаторша от Мавроди с обещанием подарка. Но, увидев Раю, расплакалась от ужаса и жалости и ушла…

Страница 6