Ватага - стр. 5
И мололи тьму и сотрясали кедровый пол бухавшие земно великаны.
Благочестивое пыхтенье, вздохи, стоны прервал громкий голос Зыкова:
– Помолимся, отцы и братия, от всея души и сердца, по-своему, как Господь в уста вложил.
– Аминь.
Он уставился взором в строгий Спасов лик, воздел руки, запрокинул голову, – черные волосы взметнулись:
– О, пречестный Спасе, заступниче бедных и убогих. Разожги огонь ярости в сердцах наших, да падут попы-никонианцы-табашники и все власти сатанинские от меча карающего. Да соберем мы веру свою правую, и сохраним, и нерушимо укрепим. Как ты, Спасе и Господи, гнал вервием торгующих из храма, так и меч наш карающий с дымом, с кровью пронесется над землей. Верное воинство твое – дружину нашу – спаси и сохрани во веки веков…
– Аминь… Во веки веком… Спаси сохрани… – засекло набухший вздохами воздух.
Зыков земно поклонился Спасу, встал боком за подсвечник и, подняв руку, бросил в гущу склонившихся голов:
– И опять, вдругерядь, требую клятвы от вас. Зачинаем большое дело, дружина наша множится, как песок, и работы впереди – конца-краю не видать. Клянитесь всечестному образу: слушаться меня во всем – все грехи ваши я на себя беру – я ответчик! Клянись – не пьянствовать… Клянись – бедных, особливо женщин, не обижать. Клянись…
И враз загудела тьма, как девятый вал:
– Клянемся…
И никло пламя у свечей:
– Клянемся.
– Клянись стоять друг за друга, стоять за правду, как один, даже до смерти. Клянись… Все клянись!..
– Клянемся… Все!..
– Теперича подходи смиренно с лобызанием.
А когда моленная опустела, Зыков притушил до единой все свечи и зашагал чрез тьму, суеверно озираясь. Кто-то хватал его за полы полушубка, кто-то дышал в затылок холодом, по спине бегали мурашки.
В лице быстро сменилась кровь, и сердце окунулось в тревожное раздумье:
«Так ли? Верен ли путь мой? Не сын ли погибели расставляет сети для меня?» – шептал он малодушно.
И, опрокидывая все в своей душе, Зыков кричал, кричал без слов, но громко, повелительно:
– Нет! Христос зовет меня… Народ зовет…
Костры во дворе померкли. У глубоких нор, у землянок и зимников, где коротали морозное время партизаны, в лесном раскидистом кольце за заимкой, пересвистывались дозорные, сипло взлаивали сторожевые псы.
Зыков вскочил на коня – ему надо крепко обо всем подумать, побыть наедине с собой, среди сонного леса, среди омертвевших гор, – ударил коня нагайкой и поехал в бездорожную глухую мглу.
А в бездорожной безглазой мгле, выбравшись на знакомый большак, ехали обратные путники – усач и парнишка. Ехали в радости: сам Зыков идет им на подмогу.