Варшавка - стр. 48
Пожилой санитар сунул Косте кусок мыла и спросил:
– Веничком балуешься?
Костя подумал и отказался. Санитар посмотрел на него неодобрительно.
– Ты что, не русский, что ли?
– Почему ж не русский?
– Черный уж очень, – сказал санитар, кивая на еще не утратившую смуглоту южного загара поджарую фигуру Кости. – И от веника отказываешься.
– Во-он што… Не привык, батя. Обхожусь, – весело ответил Костя и пошел в предбанник.
К бане он и в самом деле не привык. До армии Костя жил на окраине Таганрога. Он, как и большинство его товарищей, полгода купался либо в море – вода в нем сладкая, донская, – либо в Миусском лимане. Круглый год мылись после работы в цеховом душе, но перед праздниками ходили в баню на Новом базаре. В ней была парилка, однако Костя ее не полюбил.
Парилка требует времени для семи потов.
Вначале нужно сидеть, кряхтеть от жара и ждать, когда пойдет первый пот – сероватый, тяжелый, густой, – а потом лежать на полке, переворачиваясь с боку на бок, и млеть, исходя уже светлым и легким, струйками, вторым потом. К этому времени следует подумать о мокнущем в шайке веничке. Говорили, что вся прелесть в березовом венике: в его листьях содержится нечто особенно важное и полезное. Но Костя этого не знал, потому что в Таганроге и его округе берез не водилось. Первый раз не только березу, а даже осину, да и настоящие елку с сосной он увидел уже в армии, когда прибыл с пополнением в Белоруссию. Вот почему особые любители парилки в той красивой бане на Новом базаре парились с вишневыми, а иногда сливовыми вениками или еще какими бог на душу положит.
После третьего – мелкого, бисером – пота и следовало хлестаться веником. Считалось, что чем крепче мужик, тем больнее он должен хлестаться. Может, в этом и на самом деле была особая приятность – говорят, что и в боли бывает радость, – но Костя такого не признавал.
После хлестания и выбитого им четвертого, размазанного, пота следовало еще полежать, исходя уже сладким, безвольным пятым потом, бездушно ощущая, как отмякает, алея, исхлестанное тело, как оно радуется, что его уже не лупят наотмашь доброхоты.
Во рту к этому времени пересыхает, мысли начинают сдвигаться и плавать, как после пятой стопки, и человек словно разделяется – тело его, сладко саднящее, тяжелое, распластанное, живет одной, покойной жизнью, а дух воспаряется и кружится вокруг приятных воспоминаний, томится предвкушением облегчения и насыщения.
После парилки следует охолонуться под душем или окатиться водой, сразу, уже с мылом, смыть шестой, как бы остаточный, пот. Если не сделать этого сразу, то, случается, нападает такая лень, что подумаешь: а-а… можно и так обойтись, грязь уже вышла.