Вальс в четыре руки (сборник) - стр. 21

Holy Mary, Mother of God, pray for us sinners, now and in the hour of our death…[2]

Над пыльной площадью, над вечными пьяницами на скамейках, над усталыми прохожими, полицейской машиной на всякий случай (дети ведь, район неблагополучный), над воем тормозящих на перекрестке грузовиков, наперекор всей этой мелкой, занудной, копошливой жизни в неистребимой бедности, – плывет голос Джонни, и так хочется поверить в Бога, если кто не поверил еще…

На втором году насильной музыкальной школы один талантливый мальчик (в будущем мой муж) выкинул скрипку с третьего этажа.

С тех пор он очень полюбил музыку. Полюбил отважно и всеядно, как грохот рока, рваность джаза, истошноголосие, так и Бахную прелесть. А если еще и с представлениями – там, чем заковыристей, тем и лучше. Я же, тварь дрожащая от культуры, отбатрачила семь лет музыкальной школы при полной неспособности, но не рассталась с любовью послушать классическое и с мужеством претерпеть громыхательное. А со временем набралась храбрости для живых представлений – всего-то поглядеть-послушать, не зубы сверлить, если что.

И вот на днях мы отважно пошли на монооперу современного японского композитора «Ворон» по одноименной поэме Эдгара По. Ну вы помните:

Постановка: Готтем-опера. Готтем – это прозвище Нью-Йорка, чтоб отвлечься и представить его дьявольским (как будто, если не отвлекаться, это не так!).

Театр начался с удивления: перед входом толпились коммунисты и марксисты разного рода, у них в соседнем зале был пленум. Лезли с листовками, пришлось огрызаться. Культурно довольные – налево, идеологически недовольные – направо.

Сели, ждем. Это знакомое чувство – и скорей бы уж, и еще продлить ожидание хочется. Как секс, в общем, только подуховней, как принято считать.

Сначала была сюита современного французского композитора, эпигона Дебюсси (как он сам с гордостью признается), на тему этого «Ворона». Арфа и струнные. Представьте себе, если играть Дебюсси, но нечестно: ноты не подряд, а через одну, или через две даже, или задом наперед несколько тактов. При этом громко, отрывисто и еще периодически стучать кулаком по арфичной раме. Слушатели рукоплескали новаторству, даже скептические русские старушки, которые сначала оторопели, переглядывались: не сошли ли они с ума случайно. Но потом попривыкли, глаза закрыли и отдались чувствам.

Ну и я рукоплескала. У меня ребенок в детстве Дебюсси обожал, требовал каждый день пластинку крутить, прорвалась через новаторство к привычности.