Вальс одиноких - стр. 41
– Что так долго возишься? – раздался из комнаты голос Валентина.
Иветта скомкала испачканную рубашку и со злостью метнула ее в таз: все, она уже не в состоянии заниматься чем-нибудь еще. Иветта вышла из ванной и остановилась в коридоре у книжных стеллажей. Чем бы успокоить себя на ночь? Она пробежала глазами по ряду корешков. Вот книги, оставленные мамой: биографии артистов, мемуары. Мама коротала вечера без мужа и без телевизора, иллюстрированные тома о красивой жизни заменяли ей саму жизнь. Наверху – книги Валентина. Советы рыболову, советы грибнику. Недавно появились советы садоводу. В полутемном углу теснились книги Иветты. Их она узнавала по цвету корешков. Романы Бальзака, Золя, романтические повести Грина, годичные подборки толстых журналов. И конечно, стихи: Пушкин, Лермонтов, Блок. Иветта выбрала новый томик Ахматовой и прошла в спальню.
Она легла и поправила бра над кроватью так, чтобы свет не мешал Валентину. Неторопливые строки уводили Иветту в мир, где не было грязных рубашек, немытой посуды и производственных собраний:
Иветта представила Амосова. Не нынешнего, похожего на важного начальника, а мальчика – восторженного, красивого, равнодушного. Вот он стоит в каком-то дверном проеме и произносит эту убийственную прощальную фразу. Ничего подобного в ее жизни не было. А у поэтов даже расставания красиво обставлены! Муж перевернулся на другой бок и, приподнимаясь на локте, заглянул в книгу жены:
– А, стихи… Опять дурью голову забиваешь. Ложись-ка спать, поэтуля.
И тут же, не спрашивая разрешения, погасил бра над головой Иветты.
Мрак окутал комнату. Иветта отложила книгу. Она не чувствовала себя женщиной, свободным человеком – маленький бесправный зверек в неволе, вроде хомячка в клетке, который недавно появился у ее детей. Вот такой хомячихой она и была для мужа. Иветта чувствовала, как саднит грудь от пинка Валентина, хотя физически муж к ней даже не прикоснулся. Он уже опять безмятежно похрапывал, но и спящий сторожил свое сокровище, свою собственность – жену. «Неужели, – думала Иветта, – я обречена на вечную муку, на существование в клетке постылого брака?» Валентин как-то пригрозил, что устроит ей веселенькую жизнь, если она подаст на развод, – он тут прописан и с места не сдвинется. А детей отсудит и отправит к матери в поселок. Ну, положим, относительно детей – это только угрозы, но жизнь попортить он ей сумеет. Одним словом, по-доброму не уйдет: тиран-тихоня. Он нагло гнул Иветту под себя, не желая и пальцем пошевелить, чтобы ее понять. По щекам Иветты текли слезы. Где-то был свободный, цивилизованный мир. Брак там длился, пока устраивал обоих супругов. В России же все несчастные браки сцементированы жильем. Иветта смогла бы прокормить себя и детей, но снимать квартиру? Слишком большие деньги. Уйти в однокомнатную к матери – и ютиться там вчетвером? Не вариант, да мать и не поняла бы ее. Муж выпростал руку из-под одеяла и откинул в сторону, больно хлестнув Иветту по щеке. И это непроизвольное движение вызвало у Иветты волну ярости. На миг картина, расчерченная острыми зигзагами – картина с выставки в Академии художеств! – мелькнула в ее воспаленном мозгу.