Вальпургиева ночь - стр. 60
Сама эта мысль казалась невыносимой. Поликсена подошла к венецианскому окну, выходившему в сад, и раздвинула тяжелые шторы.
Над кронами деревьев узким сверкающим серпом нависла луна – жалкий вызов тьме. Гравийная дорожка, на которую падал свет из окон первого этажа, матовой полоской тянулась к решетчатым воротам. Изменчивые тени скользили куда-то, сливаясь с чернотой, сбегались и разбегались, обретали всё новые очертания, вытягивали шеи на травяном ковре, чтобы перекинуться на кусты, накрыв их траурной вуалью, вновь съеживались и, казалось, шушукались друг с другом, делясь какими-то тайнами. Такова была причудливая игра силуэтов за окнами людской.
Сразу за темной массивной стеной парка, как бы обозначавшей самую кромку мира, из мглистых глубин вставало небо – беззвездная бездна разинула свою необозримую черную пасть.
По движению теней Поликсена пыталась угадать, о чем говорят в людской.
Пустая затея.
«Интересно, спит ли сейчас Оттокар?»
Мягким и нежным облаком ее охватило томление. Но через секунду-другую облако уплыло. Она и Оттокар грезили по-разному. Ее видения отличались обжигающим жаром и буйством красок. Просто теплые чувства быстро ускользали. Она не была даже уверена, что ее влечение к нему можно назвать любовью.
Что было бы, если бы им пришлось разлучиться? Она не раз задавалась этим вопросом, но никогда не находила ответа. Это были столь же напрасные усилия, как и попытки по игре теней угадать, о чем говорили слуги.
Собственная душа казалась ей непостижимой пустотой, непроницаемой и самодовлеющей, как эта тьма за окном. Даже при мысли о том, что Оттокар может вот-вот умереть, она не испытывала душевной боли… Поликсена знала о его неизлечимом недуге, о том, что жизнь Оттокара висит на волоске… Он сам говорил ей об этом, но она как бы не услышала его, будто Оттокар обращался не к ней, а к какому-то портрету – Поликсена повернулась к стене, – да вот к этому самому портрету покойной графини.
Она отвела взгляд от полотна, взяла свечу и двинулась вдоль портретов. Застывший парад мертвецов.
Все они были для нее немы и глухи. «Если бы они сейчас предстали передо мной живыми, это были бы совершенно чужие мне люди; у нас нет ничего общего. Они давно истлели в своих гробах».
Ее взгляд скользнул по белой накрахмаленной постели.
«Лечь и уснуть? – Поликсена похолодела при этой мысли. – Я же могу не проснуться». Вспомнилось неподвижное лицо спящего дяди с бескровными, восковыми веками. «Сон – это страшный провал, может быть, пострашнее смерти».
Ее била дрожь. Еще ни разу в жизни она столь явственно не ощущала вероятности такого жуткого исхода, когда сон без сновидений может перейти в смерть сознания.