Ва-банк - стр. 57
И не было ничего удивительного в том, что шум действовал на нас именно таким образом. Столько лет мы жили в тишине! Семнадцать лет я не знал ничего, кроме тишины. Тишины тюрем, тишины каторги, тишины одиночного заключения, тишины джунглей и моря, тишины маленьких деревушек, где живут счастливые люди.
Я обратился к Пиколино:
– Это преддверие Парижа. Каракас – настоящий город. Здесь тебя вылечат, а я найду свою дорогу и выполню то, что предназначено судьбой. Будь уверен.
Рука Пиколино сжимала мою, из глаз катились слезы. Рука была по-братски теплая, и я держался за нее, чтобы не утратить этот чудесный контакт. Поскольку вторая рука у него была мертва и висела как плеть, я вытирал ему слезы платком, слезы моего друга и подопечного.
Наконец мы приехали и остановились в пансионе бывшего каторжника Эмиля С. Хозяина дома не оказалось, но его жена, венесуэлка, узнав, что мы из Кальяо, и догадавшись, кто мы такие, мигом устроила нам двухместный номер и предложила кофе.
Я помог Пиколино принять душ и уложил его в постель. Он устал и перевозбудился. Когда я собрался уходить, он стал делать мне отчаянные знаки. Я понимал, что он хочет мне сказать: «Ты вернешься? Не дай мне пропасть здесь одному!»
– Нет, Пико! Я пробуду в городе недолго. Скоро вернусь.
И вот я уже шел по вечернему Каракасу вниз по улице, к площади Симона Боливара, самой большой в городе. Повсюду – море света, россыпь электрических ламп, разноцветье неоновой рекламы. Более всего меня поразила яркая световая реклама: вспыхивали настоящие огненные змеи, бегущие огоньки то загорались, то затухали. Балет огней, да и только, под управлением волшебника!
Площадь оказалась красивой. В центре возвышался большой бронзовый памятник Симону Боливару на огромном коне. Гордый, исполненный достоинства и благородства всадник. Такой, наверное, была и душа этого человека. Я со всех сторон рассмотрел конную статую освободителя Латинской Америки. Не удержавшись, на скверном испанском я тихо поприветствовал его, чтобы никто не слышал: «Человек! Какое это чудо – стоять у твоих ног! Ты – Человек Свободы. Я же несчастный, всегда сражавшийся за ту свободу, воплощением которой являешься ты!»
Два раза возвращался я в пансион – от площади до него было метров четыреста, – прежде чем встретился с Эмилем. Он был предупрежден о нашем приезде. Шарло ему написал. Мы пошли немного выпить и поговорить.
– Я здесь уже десять лет, – рассказывал Эмиль. – Женился, есть дочь. Пансион принадлежит жене. Поэтому я не могу держать вас бесплатно, будете жить за полцены. (Удивительная солидарность бывших каторжников, когда один из них попадает в затруднительное положение.)