V. - стр. 75
Два дня спустя всю эту упаковку убрали. Пластырь отклеили через пять. Швы сняли через семь. Вздернутый конечный продукт выглядел нелепо, но Шёнмахер ее заверил, что через несколько месяцев он немного обмякнет. Обмяк.
III
На этом бы и всё: но не для Эсфири. Возможно, ее прежние горбоносые привычки не отступали по инерции. Но никогда прежде не бывала она так пассивна ни с одной мужской особью. Коль скоро пассивность имела для нее только одно значение, она вышла из больницы, куда ее отправил Шёнмахер, всего через сутки и бродила по Восточной стороне с реакцией бегства, пугая прохожих своим белым клювом и некоторой контузией во взоре. Чувственно она была возбуждена, вот и все: словно бы Шёнмахер обнаружил тайный переключатель или клитор у нее в носовой полости и щелкнул им. Полость, в конце концов, есть полость: дар Окопа к метафорам мог оказаться заразным.
Вернувшись на следующей неделе снимать швы, она скрещивала и раскрещивала ноги, хлопала ресницами, говорила вкрадчиво: все грубые трюки, что она знала. Шёнмахер с самого начала распознал в ней легкую добычу.
– Приходите завтра, – сказал он ей. У Ирвинг был выходной. Эсфирь явилась на следующий день, облаченная подо всем как можно кружевней, и фетишей на ней было столько, сколько оказалось по карману. Вероятно, даже «Шалимаром» капнула на марлю посреди лица.
В задней комнатке:
– Как вы себя чувствуете.
Она рассмеялась, слишком громко.
– Болит. Но.
– Да, но. Всегда есть способы забыть о боли.
Похоже, ей никак не удавалось избавиться от дурацкой, полусмущенной улыбки. От нее лицо растягивалось, нос болел сильнее.
– Знаете, что мы сделаем? Нет, что я сделаю с вами? Разумеется.
Она ему позволила раздеть ее. Он высказался только насчет черного пояса с резинками.
– О. Ох господи. – Приступ совести: ей его подарил Сляб. С любовью, подразумевалось.
– Прекратите. У нас тут не стриптиз для подгляд. И вы не девственница.
Еще самоуничижительный смешок.
– Вот именно. Другой мальчик. Подарил мне его. Мальчик, которого я любила.
У нее шок, подумал он, смутно удивившись.
– Пойдемте. Притворимся, что мы на вашей операции. Вам же понравилась операция, верно.
Сквозь щель в занавесях напротив подглядывал Окоп.
– Ложитесь на кровать. Это будет наш операционный стол. Вам сейчас сделают межмышечную инъекцию.
– Нет, – вскрикнула она.
– Вы репетировали столько способов говорить нет. Нет, значащее да. Вот это нет мне не нравится. Скажите иначе.
– Нет, – с легким стоном.
– Иначе. Снова.
– Нет, – теперь с улыбкой, глаза приспущены.
– Еще.
– Нет.
– Получается лучше. – Развязывая галстук, брюки лужицей у ног, Шёнмахер спел ей серенаду.