В тени - стр. 34

Девушка вышла на улицу. Около здания военкомата толпились женщины с детьми, пришедшие проводить своих мужей на фронт. Многие из них плакали и причитали, прижимая к себе маленьких ребятишек.

«Как хорошо, что меня никто не будет провожать! – подумала Нина. – Не будет слез, не будет прощальных напутствий».

Улицы Москвы были, как никогда, пусты. Около закрытых магазинов стояли небольшие группы людей, надеявшихся, что им удастся что-то купить. Она, молча, проследовала мимо них и направилась к метро.

***

Генерал-лейтенанта Мерецкова втолкнули в сырую камеру, походившую на каменный мешок. Длина камеры была не более трех метров, а ширина, чуть меньше четырех. Он сделал несколько шагов, когда за его спиной глухо звякнула металлическая дверь. Как ни странно, но именно эта массивная дверь поделила его жизнь, на до и после ареста. Рядом с небольшим окном стояла солдатская койка, заправленная серым армейским одеялом. Мерецков устало опустился на койку и, в ту же секунду, услышал голос надзирателя:

– Встать! Не положено!

Он не сразу понял, что выкрик относится именно к нему.

– Тебе что, не ясно? Встать, а то зубы будешь собирать с пола! Отбой в 20-00; вот тогда можешь усаживаться или укладываться!

Кирилл Афанасьевич медленно поднялся с койки и зашагал по камере. Ночью, после ареста, его доставили к следователю НКВД. Сотрудник был молод, не более двадцати лет. На малиновых петлицах гимнастерки блестели два «кубаря», что соответствовало званию сержанта.

– Что встали у порога? Проходите, Кирилл Афанасьевич, в ногах правды нет, – произнес следователь. – Правда, на заднице вы ее тоже не отыщите…

Он громко рассмеялся над шуткой, обнажив мелкие прокуренные зубы. Затем пододвинул чистый лист бумаги и, взяв из стакана заточенный карандаш, тщательно осмотрел его, словно стараясь убедиться, что тот хорошо заточен. Взглянув на растерянное лицо Мерецкова, следователь задал первый вопрос:

– Кирилл Афанасьевич, в каком году вы были завербованы немецкой разведкой? Только не надо возмущаться и устраивать сцен патриотизма! Здесь говорят не только люди, но и стены.

Генерал побледнел. Теперь он окончательно понял, что с ним случилось.

«Язык мой – враг мой! – почему-то подумал он. – Вот тебе, дураку, Тухачевский, Блюхер, Уборевич….».

– Меня никто никогда не вербовал! Вы об этом хорошо знаете и, все же, задаете мне подобный вопрос, – произнес Мерецков.

Следователь улыбнулся и посмотрел в угол кабинета, где сидел человек, не знакомый генералу. Падавшая от лампы тень скрывала его лицо. Однако, генерал сразу понял, что это сотрудник НКВД в высоком звании.