В темноте - стр. 26
Мама плохо справлялась со своими эмоциями. После этих первых «акций», в которых она потеряла свекровь и племянницу, у нее случился нервный срыв. (Позднее мы узнали, что и Инкина мама, моя тетя, тоже погибла во время той же самой «акции».) Вообще мама была сильной женщиной, но такого страшного удара перенести не смогла. Она где-то спряталась и некоторое время даже не ходила на работу. О том, где она прячется, папа не сказал даже нам с братом. Он опасался, что мы случайно выдадим ее, если к нам с обыском нагрянут гестаповцы. А пряталась она внутри дивана. Папа помогал ей забраться в ящик для постельного белья, раскладывал диван и накрывал его одеялом так, чтобы спереди оно свешивалось до самого пола. Я думала, что она по утрам уходит на работу, а она лежала в диване. А я была в полной уверенности, что дома, кроме нас с братом, никого нет! Первые подозрения возникли у меня, когда я услышала, что папа разговаривает с пустой комнатой. Он стоял в дверном проеме и говорил, говорил и говорил.
– С кем ты разговариваешь? – спросила я.
– Ни с кем, Кшися. Просто пытаюсь собраться с мыслями.
Но он не переставал разговаривать «ни с кем»! Звучало это почти комично. На этот раз он спрашивал у комнаты совета: что приготовить на ужин, во что нас с Павлом одевать… Мне было смешно слушать, как папа беседует с пустой комнатой, пока я, наконец, не услышала, как мамин голос, доносившийся из дивана, подсказывал отцу, что из продуктов осталось у нас в доме.
Продолжалось это несколько дней, потом отцу удалось убедить маму, что «акция» кончилась и теперь она будет в безопасности, но даже мне было видно, как ее изменили недавние события. Она стала очень суеверной. Однажды Павел рассказал, что ему приснилось, как в нашу квартиру пришли немцы, и мама снова спряталась в диванный ящик. И правда, прямо на следующий же день в нашу квартиру заявился немецкий солдат… и опять пощадил нас.
Предчувствия маленького Павла не обманули нас и в другой раз. Подобно многим другим еврейкам из гетто, моя мама начала носить с собой капсулы с цианистым калием, которые мы должны были принять в том случае, если нас арестуют. Немцы нас живыми не возьмут, поклялась мама. Она носила с собой три капсулы: одну для себя, одну для меня и одну для Павла. Наверно, была капсула и у отца. Яд мама носила на руке под ремешком часов, и как-то вечером одна капсула лопнула как раз в тот момент, когда мать готовила для Павла какую-то еду. Павел как-то почувствовал, что есть ему нельзя. Как он догадался, я не знаю до сих пор. Мама изо всех сил пыталась заставить его хоть попробовать, но он упрямо отказывался открывать рот и в конце концов заплакал. Обычно он редко капризничал, но сейчас слезы лились ручьем. Мы ничего не могли понять.