В стороны света - стр. 7
жду напрасно полный час
на скамейке липовой, сосновой.
Неизбыв
Помнишь, Муза, куст сирени?
Память – моя ранка.
Запах, ночь, я на коленях,
сад, мыза Ивановка.
Природомания
Вот село: здесь взрослеет пиит,
разливается мыслью река.
И телега скрыпит,
и читает стихи пеликан
Гробовое
Страна моя, в тебе я слышу рост
и дивных песен и корост.
И в унисон мой молниевый мозг
в моём гробу мильйонокрасных роз!
Всё то же
Над нами звёзд сияют лики,
под звёздами – молящий взгляд.
Всё те же знаки, те же липы,
как век вперёд, как век назад.
Я
Мой стих озвёзден и зазывен,
мой – вызывающий прикид.
Я – Северянин. Это – имя,
в веках громокипящий хит!
Эгоплач
На Гатчину приеду я и плачу
на улице, когда иду на дачу.
О чём, читатель, плачу горячо?
О многом, о безногом, ни о чём.
***
Таблетки, склянки и цветов корзины.
Ваш бывший пышный лик охорошел так сразу,
и Северянин удивлённо скажет:
–Я затону пилюлей аспирина
в бокале Вашем!
***
Каково быть поэтом
на вашей жестокой Земле?
Игорь Северянин
На вашей, не совсем согретой,
зелёной, призрачной планете,
где с петлею верёвка – высь,
пророки, мытари, поэты –
не перевелись?
***
Ветхий рыбак в звёздном исподнем
солнечной пыли бриз
тянет сетью из преисподней,
тёмного мрака из.
В жёлтой рубашке бредёт нетленная,
сияет надо лбом
в левой горсти дождинка Верлена,
в правой харк Рембо.
Там, одолев одиссею, под кровль
хаты, облипшей сиренью,
вернулись Ахматова и Гумилёв,
варят варенье.
Кажется, кто-то живёт или бредит
тайною жизнью во всём,
воз скрипит, возница – Басё,
млечная путь – Хлебников.
***
От Хайяма к Эдгару По
я спешу с предложением по
100 граммов, чекушку поровну,
только янки корпит над «Вороном»,
значит, пробовать надо удачу
с кем-либо на Переделкинской даче,
либо там, на Востоке, с Ли Бо,
либо с кем уж сосватает бог.
Потому я иду к соседу,
пьём и мирно ведём беседу
за хороших ребят-поэтов,
и не только за это.
Здесь
Полдня шёл дождь.
Он размозжил дорогу,
и я вернулся в дом, судите сами,
как жаль, здесь мог бы Хокусаи
мне встретиться
с карандашом и строгий
к стихов объёму давний друг Басё.
Мы знаем всё:
что было, есть, что будет
опять, сначала блоковское здесь,
и мы дыханьем поднимаем груди
и понимаем Мандельштама спесь.
Слова
И от писцов Антефов и Осирисов,
от Фёдоровых библиотекарей
шли к нам слова,
плотнели, силились,
столетьям поднимали веки.
В дожди Рембо, Верленов,
как с Овидиями
во глубину тлена,
в ларго, в тише
навстречу Эвридикам, еле слышно
идущим от заката.
А слов приливы и токкаты
громадны, чтобы видеть их,
будем слушать.
Перед Словом
А не время ль рассказать, славяне-братья,
как ложились в брани наши рати.
Проснулась кукушка, пророчит ночью,