В прошлом веке… Рассказы, эссе - стр. 24

У меня в кармане не было таких денег.

Я сказал: – А вы их можете попридержать? Я сейчас за деньгами сбегаю!.. – Пожалуйста, – ответила тётенька, – и посмотрела на меня с ещё бОльшим удивлением.

Я галопом побежал в нашу бухгалтерию, кричу: – Помогите! Скорее!..

Дома я примерил покупку. Теперь у меня есть настоящие джинсы! Правда, коротковаты. Да, ладно. Джинсы же! Только почему-то в зеркале я не выглядел, как те парни и девушки, которых я иногда видел в джинсах на улице. Кроме того, что были они короткими, широкими, они ещё и в зоне бикини висели мешком.

Мудрость, знание, опыт приходят с годами. Уже теперь я знаю, что мои джинсы-штаны были вьетнамского производства. Ну, и выглядел я, соответственно, как солдат освободительной вьетнамской армии. Не хватало только ихней панамки и автомата.

Эти «джинсы» оказались фантастически носкими. Я сменил уже несколько костюмов и купил себе, наконец, настоящие джинсы, а моё вьетнамское сокровище всё не рвалось и даже не выцветало. Я сто раз хотел его выкинуть, но не было повода. И, может, оно и к лучшему.

Сейчас в них щеголяет мой сын Витя.

Как-то он рылся в наших вещах, подыскивая себе что-нибудь для работы на огороде.

– Откуда у тебя брюки «капри»? – спросил он меня с удивлением. Добавил: – Почти новые!..

Мои вьетнамские «джинсы» обогнали время на сорок лет.

Чтобы уже покончить с темой о джинсах, расскажу о своих впечатлениях, когда я впервые надел настоящие, фирменные, джинсы.

Было ощущение, что половина моего тела оказалась в другом государстве.

И не где-нибудь, а прямо в Америке!

Вот, идёшь по улице – сверху у тебя и во все стороны – Советский Союз. С очередями, портретами лидеров нации и автоматами для газированной воды в жару без воды. А ниже пояса – небоскрёбы, «Кока-кола», Чарльз Бронсон, Элвис Пресли…

Перестройка, а потом и «лихие» девяностые показали, что инакомыслие может быть разным. И не всегда это – любовь к литературе, свободе, не всегда это попытки напомнить действующим правителям о правах человека. Бывает и откровенная гадость. Но тогда, в семидесятые, понятие «диссидент» включало в себя именно эти понятия. Инакомыслие – это Гумилёв, Ахматова, это – портрет Солженицына, заложенный, запрятанный где-то глубоко среди страниц старых журналов. Это, в конце концов – тюрьма за свои убеждения.

Таких людей были единицы. Много ли их было в Актюбинске? Кроме Мулевича, я не встречал больше никого. И в жизни мне довелось познакомиться ещё только с одним человеком, который переписывал от руки произведения опальных писателей. Это петербурженка Лидия Романовна Луннова.