В прорыв идут штрафные батальоны - стр. 36
Павел невольно о Лабутине с Уколовым вспомнил. Вот, значит, как контриков органы делают. Так любого под статью подвести можно.
– …Дурачком прикинулся, сказал, что сильно подумать треба. Он опять перекривился, но понуждать не стал. Махры две пачки отвалил и припугнул, конечно. Мол, о нашем разговоре молчок. Не то худо будет, у меня везде свои глаза и уши есть.
– А может, зря подписку не дал? – подначил Павел. – Знать никто не знает, а ты любому подлянку кинуть можешь. Взять того же Кравчука. Сам говорил, что поперек горла он тебе. Ты бы со мной или с Тимчуком мог договориться втихаря. Ты оперу бумажку, а мы с Тимчуком подтвердили бы, что Кравчук к немцам податься собрался. Листовку с пропуском прячет. И все – нет Кравчука, под распыл пойдет. Как тебе такой вариант?
– Ты чё, ротный, – обиделся Витька, – за дешевку меня держишь, что ли? Если Кравчук мне поперек горла – я сам с ним разберусь, без свидетелей. Сопатку намылю, если что. Но в открытку.
– А если Кравчук подписку оперу даст и тебя или меня таким же макаром под сплав пустит. Тогда как?
Витька сморгнул глазами, насупился. По-видимому, подобный оборот событий им даже не предполагался.
– То-то же, – подытожил Павел. – Значит, так. Ты мне ничего не говорил, я ничего не слышал. Разговора не было. А делать, чего опер велит, – делай. Пусть лучше ты стучать будешь, чем Харисов какой-нибудь. За меня не беспокойся, сдавай смело, об информации для опера я позабочусь. Только дурачком особо не прикидывайся, не переигрывай. Пусть верит. Мужикам тоже ни слова, – он показал глазами на тамбур. – Да примечай, с кем из наших Рыскалиев письма писать будет. Понял?
– Я давно все понял, – вскинув горделиво голову, возразил Витька. – И не больная у меня голова… Я б таких гадов, что людям срок пришить помогают, живьем на костре поджаривал. Чтоб не сразу сдох, а на огне покорчился. Ладно, я неграмотный, но вот ты, ротный, ты ж мужик образованный – скажи: ну, почему таким падлам верят?
«Кто бы самому разъяснил!» Павел потянул ремень из пряжки, сбросил портупею.
– Все, на сегодня хватит. Отбой!
Мутное размытое пятно луны едва сереет сквозь сплошную, грузно волочащуюся дождевую наволочь. На лысом взгорке между наезженным большаком и развалинами водяной мельницы в низине под жидким неподвижным светом горбится одинокая фигура часового. Пост дальний, на отшибе села. Взгорок – всхолмленный глинистый берег суходольной балки, поросшей лозняком и мелким ягодным кустарником. Отсюда, круто изогнувшись, балка, прорезая встречные лески и колки, уходит параллельно большаку к окрестным селам.