В предверии судьбы. Сопротивление интеллигенции - стр. 21

Георгий Николаевич в Москве смог поступить в институт только после того, как опубликовал в «Вечерке» объявление о том, что не поддерживает с матерью, Натальей Трифоновной, никаких отношений. Это, конечно, было неправдой, но никто из наших родных (и даже знакомых), кроме добрейшей моей матушки, с ним больше не здоровался. Это было молчаливое чувство собственного достоинства. Тем не менее Георгий Николаевич (Дегтярев) успешно выучился и стал крупным специалистом по мостам, автором учебника и, кажется, заведующим кафедрой в автодорожном институте. Но когда он познакомился со своей будущей женой Верой Анатольевной, работавшей переводчицей в Министерстве иностранных дел, его ждало новое испытание. Как он мне рассказал однажды, и его, и Веру Анатольевну поодиночке пригласили в спецотдел. Сказали, что ничего не имеют против их знакомства и возможного брака, но при этом каждому в подробностях было пересказано все, что они говорили друг другу наедине. Думайте, что хотите: то ли вы находитесь под постоянным наблюдением, то ли доносите друг на друга.

Георгий Николаевич в партию вступать отказывался, называя себя «недостойным», но страх въелся так глубоко, что когда я был у них в гостях осенью 1968 года, он всерьез пытался убедить меня в том, что летом, случайно оказавшись в туристической поездке в Праге, они с женой видели бесспорные приготовления западногерманских войск к вторжению в Чехословакию. Правда, жили они тогда в доме МИДа рядом с американским посольством и были уверены, что квартира их тоже прослушивается. Он единственный в нашей семье выполнял правила «советской» игры.

Возвращаясь назад, скажу, что молодая, красивая, в меру серьезная и в меру веселая пара – моя мать с ее первым мужем – прожила в Ленинграде лет восемь. И ее муж Алексей Питух в компании с веселыми приятелями, «мушкетерами», как они называли друг друга, и мама, в молодости особенно красивая и к тому же единственная студентка на курсе (а может быть, и во всем Кораблестроительном институте), оба работавшие даже во время учебы да еще получавшие помощь из Киева от родителей, вели достаточно беззаботную и, в общем, счастливую жизнь до тех пор, пока тяжело не заболел обожаемый ее отец, мой дед Сергей Павлович. Мама не только тут же бросилась в Киев ухаживать за отцом, но едва не сошла с ума от горя, когда после операции, проведенной в Москве двумя академиками – Бурденко и приглашенным им Борисом Егоровым, дед умер. Смотреть на ее фотографию на похоронах нельзя без боли, но уже через год, как она мне говорила, она «была рада, что папа умер»: по ночам арестовывали все новых и новых наших соседей. Мама сделала тогда то, что даже я, самый близкий ей человек, до конца не могу осознать. Дед, умирая, попросил маму, показывая на бабушку: